Степан Швец - Под крыльями — ночь

Какую силу воли, какое мужество нужно иметь, чтобы в таких нечеловеческих условиях так упорно стремиться к своим! За эти четверо суток во рту у него не было ни крохи, ни росинки. Впрочем, есть он всё равно не мог бы: распухший от ожогов рот не раскрывался.

На пятые сутки к вечеру он отчетливо услышал отдаленную стрельбу. Значит, линия фронта близко. Когда стемнело, вдали на фоне ночного неба зажглось зарево.

Еще днем Гончаров заметил впереди, километрах в трех, лесок. Добрался туда только к утру. Это оказался молодой соснячок — даже укрыться негде.

Фронт был почти рядом. С наступлением утра завязался ожесточенный бой. Нужно было искать укрытие понадежней, но сил больше не было. Нестерпимая боль во всем теле, полное истощение, слепота, одиночество и беспомощность довели Гончарова до крайнего отчаяния. Он решил покончить с собой, чтобы не попасть живым в руки врага. Но это была минутная слабость. Нет, надо бороться до конца. Рукояткой пистолета вырыл в рыхлой земле углубление, лег. В полузабытье воображение рисовало ему картины встречи с врагом и последней схватки. Вот немцы приближаются, окружают его. Впереди эсэсовец с выпученными глазами, в фуражке с высокой тульей и в длинной шинели. Его тянет на поводке огромная овчарка. «Нагнали всё же, проклятые…

О, сколько их! У меня даже патронов не хватит на всех. А один нужен для себя».

Для верности подпустить их поближе. Фашисты с овчаркой почти рядом. Гончаров выхватывает пистолет, прицеливается, нажимает спуск — выстрела не слышно. А эсэсовец рядом, уже слышно его тяжелое дыхание. Последнее средство — рукоятка пистолета. Он замахивается, а вместо пистолета в руках оказалась лопата с хорошо выточенной ручкой. Гончаров изо всех сил опускает лопату на голову фашиста. Взрыв!

…Гончаров очнулся, раздвинул руками веки глаз. Почти рядом взорвалась бомба и пролетел, удаляясь, сбросивший её самолет — штурмовик ИЛ-2.

Оказалось, что в этом сосняке почти рядом стояли немецкие батареи противотанковых пушек, их и бомбил советский летчик. Только теперь понял Гончаров, что он находится вблизи передовой гитлеровцев.

Минут через сорок у противника началась паника. Немцы отступали. Прямо на Гончарова бежало четверо. Он приготовил, пистолет. Но немцы немного отклонились и пробежали метрах в пятнадцати. Стрелять он не стал.

Фашисты окопались позади Гончарова затеяли стрельбу.

Прямо над Гончаровым и с той и с другой стороны свистели пули, где-то вдали ухали взрывы.

Когда стемнело, стрельба поутихла. Гончаров пополз на восток, прислушиваясь к каждому шороху. Настал самый ответственный момент. На кого он наткнется — на немцев или на своих?

Невдалеке послышалась русская речь. Гончаров поднялся на ноги. Его окликнули:

— Стой, кто идет?

Он хотел ответить, но получилось что-то невнятное. Оказывается, говорить он не мог: губы распухли и не двигались.

Гончарова осветили фонариком, и вид его поразил бойцов: обгоревшее лицо, распухшие губы. Одежда вывернута наизнанку, испачкана грязью. Они рассматривали его, держа оружие наготове.

Чувствуя, что говорить не сможет, Гончаров вынул из кармана документы и протянул советскому солдату, Стоявшему поближе.

— Братцы, это свой!

Его окружили, совали еду, фляжку. И тут летчик впервые позволил себе потерять сознание…

Так Евгений Гончаров закончил свою боевую деятельность в Великой Отечественной войне. Из госпиталя он вернулся в свою часть уже после Победы.

Через некоторое время вернулся и штурман Саша Згеев. Стрелок Осин погиб смертью храбрых. А преданный экипажу наземный друг — техник самолета Федор Романович Привалов еще долго оплакивал свой самолет, сбитый, как назло, почти перед самым окончанием войны.

Мой последний боевой вылет был связан с операцией по прорыву нашими войсками Кюстринской обороны противника.

Накануне меня и штурмана Константина Панова вызвали в штаб дивизии. Поставленная перед нами задача состояла в следующем. Нам поручалось лидировать в группе самолетов дивизии. Цель — военные объекты населенного пункта Фюрстенвальде. Мы должны были поразить цель 16 апреля 1945 года ровно в 6.00. Бомбометание минутой раньше или минутой позже, предупредили нас, будет считаться невыполнением боевого задания.

Впервые за всю войну я встретился с таким жестким условием. Оно объяснялось тем, что бомбометание первого самолета в 6.00 было сигналом наступления наземных войск.