Яков Михайлик - Соколиная семья

В комнате никого нет. Лежу один. На тумбочке газета. Что делается в мире? Читаю сводку с фронтов. Общая обстановка: ...ничего существенного не произошло. Знакомая формулировка. А что пишут об авиации? ...Позавчера уничтожено 25 самолетов. Вчера под Москвой сбито 5 самолетов противника.

За минувший день частями нашей авиации уничтожено или повреждено 75 немецких автомашин с войсками и грузами, более 30 подвод с боеприпасами, 33 полевых и зенитных орудия, 43 зенитно-пулеметные точки, взорвано 6 складов с боеприпасами и склад с горючим, разбит паровоз и 18 железнодорожных вагонов, рассеяно и уничтожено до роты пехоты противника.

Действительно, ничего существенного. Так, мелочь. Мелочь по сравнению с тем, что пишет своей жене Фриде гитлеровский ефрейтор Менг: Если ты думаешь, что я все еще нахожусь во Франции, то ты ошибаешься. Я уже на Восточном фронте... Здесь все наши враги, каждый русский, независимо от возраста и пола, будь ему 10, 20 или 80 лет. Когда их всех уничтожат, будет лучше и спокойнее. Русское население заслуживает только уничтожения. И их всех надо истребить, всех до единого!

Всех... Значит, и мою мать, и отца, и меня, и моих однополчан. Все сто пятьдесят миллионов... Жуть. Бред. Химера!

Скомканная газета летит на пол. А при чем тут газета?

- Яков, не балуй!

Это военврач. Он знает - нервничаю от вынужденного безделья. Осмотрел мои распухшие ноги. Поколдовал над ними, смазал, перевязал.

- Будешь хандрить - в госпиталь отправлю.

И ушел.

Угроза действует отрезвляюще. В самом деле, отправит - болтайся там, в тылу. А попадешь ли снова в свой полк - бабушка надвое сказала. Лежи, Яшка, лежи, не брыкайся...

Принесла обед Вера, наша официантка.

- Кушай, Яшенька. Поправляйся.

Поставила тарелки на тумбочку, а сама стоит рядом, теребит белый передничек.

- Больно?

Мотаю головой: нет. Может, еще нюни распустить перед ней?

- Что нового? Всплеснула руками.

- Надо же, забыла сказать... Наши только-только пришли с задания. Двух мессершмиттов сбили. Коля и Ваня. Веселые такие, озорные. Наливай-ка, говорят, Верочка, побольше, погуще и пожирней. Налила, конечно. Разве жалко? Только бы все хорошо было. А ты ешь, ешь. Моими словами сыт не будешь.

Вера, Верочка, милая говорунья. Если бы ты знала, как мне нужны были вот эти твои слова - двух мессершмиттов сбили. Это за Виктора Ефтеева, за меня. А сколько еще таких, как мы! За всех надо свести счет. За всех!

Так идут дни за днями. На дворе уже апрель. Снеготаяние. Ледолом. Скоро взбурлят реки от напора студеной воды, взопреет земля, пробьются первые усики зелени. А там теплынь, солнце. Солнце? Черное оно, сумрачное. И останется оно таким для наших людей, пока землю родную топчут ефрейторы менги...

В дверь постучали. Показался объемистый ящик. Потом сияющее лицо адъютанта эскадрильи Поселянова.

- Тебе, товарищ сержант, подарок! Ташкент вай как далеко, а сердце его совсем близко. Узбекистан - фронт. Ошналык. Дружба!

Поселянов поставил посылку на тумбочку, под столом отыскал отвертку и ловким движением поддел крышку. Перчатки, носки, кисет, носовые платки. Розовые гранаты, разные сласти, бутылка портвейна Узбекистан... И, наконец, письмо. Читаю по слогам:

- Йулда жангчи Кизыл Армия!

- Дорогой боец Красной Армии! - переводит адъютант.

С особым старанием, с любовью произносит он каждое слово. Уж очень хотелось ему хоть чем-нибудь утешить меня.

- Да ты откуда знаешь узбекский язык? - спрашиваю его.

- Я все языки знаю, - улыбаясь, отвечает Поселянов.

Отдаю ему письмо и молча слушаю. Слушая, мысленно переношусь в далекую среднеазиатскую республику, которую по-настоящему не знаю. Узбекистан в моем представлении - буйство садовых красок, море солнца, снеговые тюбетейки гор, голубые разливы Аму - и Сыр-Дарьи, неоглядные поля хлопка - белого золота. Экзотика. Мирная жизнь. Мечта!

А Поселянов читает, что узбекский народ приютил сотни тысяч эвакуированных стариков и детей, разместил на своих землях десятки заводов, поставляющих фронту боевую технику и оружие, что люди теперь день и ночь работают с думой о нас, бойцах Красной Армии, с думой о победе над немецко-фашистскими захватчиками.

И блекнет экзотика, растворяется в гуле заводских и фабричных цехов, в неустанных хлопотах земледельцев. В Узбекистане тоже фронт. Трудовой фронт.

Отзвенели вешние ручьи, вошли в свои берега небольшие речушки, вьющиеся меж лесных массивов Подмосковья. А речушек здесь великое множество. Только в окрестностях Медыни около десятка: Шоня, Лужа, Изверя, Угра, Ресса, Воря, Суходрев... В зеленые гимнастерки оделись деревья, цветной полушалок накинула на плечи земля.