Яков Михайлик: Соколиная семья

В лес. Немедленно в лес! А как быть с самолетом? Не отдавать же его немцам, если они поблизости отсюда. Вон уже бегут. Еще минута, и будет поздно. Загоняю патрон в ствол пистолета. И вдруг...

- Хлопцы, сюда! - зычно гаркнул какой-то детина по-украински. - Тут наш летак сив.

Свои. На душе отлегло.

Держа перед собой автоматы, ко мне поспешно приблизились несколько красноармейцев в ушанках, стеганках и валенках. Расспросы. Соболезнования. Но сейчас не до этого. Осматриваю самолет. Не поторопился ли сесть в это укромное местечко? Кажется, нет. Сквозь распоротый капот вижу пробоину в моторе. Вот откуда масло-то било... Что же теперь делать?

Красноармейцы с любопытством осматривают машину, пробуют на ощупь, восхищаются плавностью ее линий, всем ладным, стремительным корпусом. Вероятно, они и не догадываются, что лететь на таком самолете нельзя.

Тот самый детина, с зычным голосом, простодушно спросил:

- А дэ ще люды сыдять?

В другой раз я, наверно, посмеялся бы над его вопросом, но теперь было не до шуток.

- Это истребитель, - ответил я, - и летает на нем один человек.

- За скильких же вин чоловик вправляется?

- Считайте: за летчика - раз, за штурмана - два, за стрелка - три...

- От цэ голова! Нэ голова, а цила рада.

Разговор прервал подошедший командир роты.

- Васильев, - козырнул он, очевидно полагая, что летчик должен иметь большое воинское звание.

- Михайлик. Сержант Михайлик, - уточнил я, заметив, что командир постарше и поопытнее меня.

- Как же это вы так? - кивнул он на беспомощную машину.

Пришлось рассказать все по порядку.

- Тогда пошли на командный пункт, оттуда дозвонитесь до своей части. Мотор привезут?

- Не знаю. Может быть, легче самолет увезти. Приедет техник и решит, что целесообразнее, легче и быстрее.

А Шаповалов, должно быть, запрокинув голову, напряженно вглядывался в суровое небо и с тревогой ждал моего возвращения. Они, техники, всегда беспокоятся о нас, командирах экипажей.

Пышет жаром раскаленная докрасна буржуйка. По справедливости эту печку надо бы называть не буржуйкой, а фронтовичкой: столько уюта приносит она неприхотливым в быту военным.

Мы сидим на грубо сколоченных топчанах и табуретках. Слева от меня примостился Виктор Ефтеев. Теперь он ведущий, вместо погибшего командира звена младшего лейтенанта Сугокона. Поодаль от Виктора - лейтенант Поселянов. Каждый думает о чем-то своем, глядя на потрескивающие поленца в приоткрытой печурке. Должно быть, сама обстановка подсказывает грустно-лирическую мелодию Землянки. - Бьется в тесной печурке огонь, на поленьях смола, как слеза, - тихо начинает Ефтеев. Поправив растрепавшиеся русые волосы, он вздохнул и вместе со всеми продолжил:

И поет мне в землянке гармонь

Про улыбку твою и глаза...

Эта песня дошла к нам солдатскими тропами и поселилась, прижилась в полку, как добрая знакомая, врачуя сердца и души. Гибель и в самом деле могла настичь каждого из нас в любой момент, но тем не менее мы спокойно пели суровые, правдивые строки:

...До тебя мне дойти не легко,

А до смерти - четыре шага...

До тебя - это до любимой. А у всех ли они есть, любимые? Всем ли довелось изведать трепетное чувство любви? Наверное, не всем. Многие, как и я, ушли в армию восемнадцатилетними пареньками, и никто нас, разумеется, не ждет. Но уж такова сила слова, что его, как говорят, не выбросишь из песни.

- Так, чего доброго, и слезу недолго пустить, - встрепенулся Поселянов, потирая ладонью синевато-бурые пятна на лице - следы от ожогов. - Может, баланду потравим?

- Давай! Витек, ты не против? - спросил сержант Выдриган.

- Что же, пускай травит, - равнодушно ответил Ефтеев.

- Тогда послушайте, как мой дед на тетеревов охотился без ружья.

- Как это - без ружья?

- Очень просто. Они ведь любопытные, но, как видно, глупые. Заметит этакий расфуфыренный космач деда и глядит на него, как на чудо: охотник, мол, а без ружья. А дедок-то мой шустрый. Бегает вокруг дерева - тетерев за ним поворачивается. Накружится до одури, и шмяк деду под ноги. Тот его в мешок и к следующему дереву. А там уже другой красавец дедовых фокусов ожидает...

- И помногу приносил? - подмигивают ребята шутнику.

- На эскадрилью хватило бы, кроме Михайлика, - продолжает балагур.

- Это почему же?

- Так вин же хохол. Сало да галушки лопае, а птахами брезгуе, - закончил по-украински Поселянов.

Ребята смеются, лишь Виктор по-прежнему задумчив. Он трогает меня за рукав и показывает на часы: пора на дежурство.