Рефат Аппазов - Следы в сердце и в памяти

Полигону очень повезло с начальником - им был назначен генерал-полковник Василий Иванович Вознюк, опытный боевой генерал, энергичный, заботливый, прогрессивный человек с сильным характером, который с самого начала заставил с ним считаться, в том числе и Королёва. Надо сказать, что Сергей Павлович совершенно не терпел над собой ничьей власти. Эта черта характера, как свидетельствуют многие источники, начала проявляться ещё в юношеские годы и была источником многих возникающих проблем. Вот и здесь, на полигоне, Сергей Павлович с самого начала решительно взял в свои руки весь процесс подготовки и испытаний ракеты, стремясь даже кое-где подмять под себя и только начинающие вставать на ноги некоторые важные службы полигона. К счастью, процесс установления сфер влияния, приводивший временами к острым диалогам, не доходил до крайностей. Может быть, этому способствовало и пристальное внимание ко всему происходящему со стороны высоких и самых высоких инстанций. Достаточно сказать, что один из членов Государственной комиссии по проведению первых ракетных испытаний был И. А. Серов, заместитель Берии, председателем комиссии был назначен маршал артиллерии Яковлев, а его заместителем - Нарком вооружения Д. Ф. Устинов. Не ошибусь, если предположу, что Королёв как одно из главных действующих лиц, на которого была сделана ставка, находился под неусыпным контролем известных органов не только в начале этой космической эпопеи, но и многие последующие годы. Властолюбие Королёва, которое в некоторых случаях носило даже болезненный характер, не было связано, как мне кажется, с желанием возвеличивания своей личности, в этом властолюбии не наблюдалось даже малейших признаков параноического состояния. Власть не была самоцелью для него, а была как бы необходимым условием достижения цели наиболее рациональным и быстрым способом. В том, что он умеет лучше других выбирать эти кратчайшие пути, он не сомневался или, скажем так, почти не сомневался. Ни одно сомнение, если оно возникало, не оставлял без внимания. В ряде случаев он подбирал для себя наиболее знающих оппонентов не для споров до хрипоты и бесполезных баталий, а для детального выяснения позиций оппонента, установления причин несовпадения взглядов, поисков возможных ошибок или неточностей в своих рассуждениях. Он умел, когда хотел, находить тот уровень общения, при котором собеседник переставал ощущать давление начальника, не робел, не стеснялся и включался в обсуждение почти как равный с равным. По моим наблюдениям, Сергей Павлович и сам никогда не тушевался перед любыми авторитетами, умея найти ту грань, которая исключала возможность вышестоящему "товарищу" видеть в нем подчиненного, а тем более в чем-то провинившегося. Он был, безусловно, наделен немалым артистическим талантом, который использовал очень умело, иногда и для нагнетания атмосферы, чтобы дать почувствовать виновному всю тяжесть содеянного. Я сам несколько раз был им жестоко "избит", или, как у нас говорили, получал "арбуза", после чего становилось очень не по себе от того, что так подвёл человека, у которого и без меня дел по горло. Во время таких разговоров на весьма повышенных тонах мне приходилось переживать за его здоровье, наблюдая серьезные эмоциональные стрессы. Чего греха таить, временами я его просто боялся, как боится нашкодивший школьник своего учителя, а потому ожидание очередного "арбуза" было не самым лучшим времяпровождением.

Кстати, применение слова "арбуз" для обозначения подобного мероприятия, оказывается, имеет свою историю. Однажды сторож, охранявший сад, поймал двух воришек и приволок их к своему хозяину, который назначил наказание: втолкнуть украденные плоды им в чрево, но только не естественным путём, через рот, а с обратного конца. Раздели первого и приступили к процедуре заталкивания украденных им слив, а тот громко смеется.

- Что же ты хохочешь, дурак, разве тебе не больно? - спрашивают.

- Больно-то, оно больно, - говорит наказываемый, - но ещё больше смешно.

- От чего же тебе так смешно?

- Так ведь Васька же украл арбуз!

Вот и мы стали измерять свои наказания "арбузами", их величиной и количеством. Между коллегами часто можно было слышать такой разговор:

- Ну, что? Получил арбуза? - спрашивал кто-нибудь сочувственно, если видел выходящего от Королёва в плохом настроении.

- Да.

- Большого?

- Нет, не очень. Терпимо.

Всё ясно без лишних слов.

Однажды в конце пятидесятых годов, когда я был начальником довольно крупного расчетно-теоретического подразделения, мы какую-то работу не успели выполнить к назначенному сроку. Королёв меня вызвал и выдал такого "арбуза", подобно которому я, кажется, никогда не пробовал. Тут были обвинения и в халатности, и в мальчишестве, и в безответственности.