Рефат Аппазов - Следы в сердце и в памяти

Я иногда задаю себе вопрос: был ли какой-то смысл в их столь долгом задержании у нас? Они работали в полной изоляции от нас, не имея возможности официально участвовать в проводимых нами разработках. Немцы выпустили несколько эскизных и технических проектов более совершенных ракет. Их проекты рассматривались на технических советах, по ним принимались какие-то необязывающие решения, затем проекты дорабатывались, им обещали реализовать их, но ни финансов, ни производственных мощностей им не предоставляли. Вскоре они осознали, что их попросту заставляют заниматься переливанием из пустого в порожнее. Это даже привело к нескольким конфликтным ситуациям. Немцы старались хорошо выполнить свою работу, и подобное игнорирование их деятельности обижало, чувствительно било по самолюбию. Может быть, какие-то проектные или конструкторские идеи, предлагаемые ими, были использованы в наших проектах? К сожалению, ничего определенного об этом сказать не могу. Могу только сказать, что мы, баллистики, варились в собственном соку. И все же смысл в их пребывании здесь по логике вещей, очевидно, заключался в том, чтобы в максимальной степени выжать из них какие-то плодотворные идеи, которые бы помогли нам ускорить создание ракет с более высокими тактико-техническими характеристиками. Если дальше развивать эту мысль, мы неизбежно столкнемся с очень больным вопросом о приоритете и первенстве. Не имея возможности заняться данным вопросом детально и со всей ответственностью, мы оставим его без дальнейшего внимания и вернёмся к событиям осени 1947 года.

Я приехал на полигон не с первой группой, а со второй или с третьей в специальном железнодорожном составе, называемом спецпоезд. Он был c немецкой тщательностью оборудован всем необходимым для того, чтобы автономно производить все работы по подготовке и пуску ракеты. Были в нем жилые вагоны с купе на два человека, баня, столовая, прачечная, буфет, лазарет, помещения для отдыха, не считая ряда лабораторий, мастерских, измерительной техники, склада запасных частей, комнат для совещаний, кабинетов для руководства и т.д. К моменту нашего приезда в голой степи было построено несколько самых элементарных бараков для жилья, без всяких удобств, если не считать обыкновенных железных печурок-времянок, с помощью которых поддерживалась хоть какая-то положительная температура. Недалеко возвышалась железобетонная конструкция стенда для вертикальных огневых испытаний ракеты, ангар-барак для предстартовой подготовки ракет в горизонтальном положении, бетонная площадка для запуска ракеты, готовился бункер.

Осень выдалась холодная и слякотная, поэтому мы постоянно мерзли, ходили испачканные жидкой грязью, а зачастую и мокрые. Нам всем выдали стеганые ватники, но от них во время дождя проку было мало. Первым, кого я увидел, когда сошел с поезда, был доктор Вольф, представлявший собой комичное зрелище. В ватных штанах и телогрейке, на носу шикарные роговые очки (он был сильно близорук), на голове шляпа с бантиком из шёлкового шнурка, на ногах ботинки с привязанными к ним галошами, которые он с трудом поочерёдно вытаскивал из размокшей земли. Он очень обрадовался встрече и тут же стал пояснять, как бы оправдываясь, что галоши обязательно надо привязывать, иначе рискуешь остаться без них.

Наша баллистическая группа обосновалась в одном из вагонов спецпоезда, в котором мы оборудовали места для расчетчиц, работающих на электрических счетных машинках, туда же поставили несколько компараторов - приборов, на которых предстояло расшифровывать результаты фототеодолитных съемок полета ракет. Каждый из нас, видимо, чувствовал себя немного первопроходцем, да и довольно экзотические условия давали ощущение необычайности происходящего.

С тех пор прошло много-много лет, точнее, чуть больше полувека, и среди воспоминаний одним из самых ярких представляются впечатления от первого запуска двигателя ракеты ФАУ-2 в стендовых условиях. К назначенному времени явно не успевали из-за разных неполадок, поэтому несколько раз объявляли задержки то на 5 минут, то на 30. Недалеко от стенда в земле были вырыты специальные "щели", откуда и предстояло наблюдать. Мы устали от ожидания, замерзли, проголодались, к тому же постепенно нас окружила кромешная тьма. Наконец после очередного воя сирены, известившего готовность к запуску, мы заняли свои места в щелях, не особенно надеясь на успех. Вдруг что-то бабахнуло, как выстрел из пушки, появился мощный поток яркого огня и тут же оглушительный, ни с чем ни сравнимый жуткий грохот. До нас долетели небольшие комья земли, и скорее не дошло, а донеслось тепло этого огня, даже не тепло, а жар. Казалось, дрожит вся земля от этой мощи, перестаёшь ощущать своё собственное тело, ничего не чувствуешь, кроме огня и грохота. Но удивительным было то, что хотелось, чтобы это продолжалось; хотелось находиться в этом завораживающем кошмаре ещё какое-то время в ожидании чего-то неведомого. Ни одна клеточка организма не оставалась равнодушной к тому, что происходило. Вдруг все так же внезапно прекратилось, как и началось. На несколько мгновений наступила жуткая тишина, которая тут же была нарушена шумными криками восторга, поздравлениями.