Рефат Аппазов - Следы в сердце и в памяти

Наутро в соседней комнате опять нас ждали тазики со свежей водой. Мы встали рано и, наскоро умывшись уже освоенным способом и пожевав свои бутерброды, спустились вниз. Это был субботний день, до десяти часов ещё оставалось довольно много времени, и мы решили немного прогуляться. Как я понял, мы находились на одной из окраин Берлина. На улице не было ни души. Чистые тротуары, много деревьев и кустарников, кое-где урны для мусора, под деревьями в нескольких местах скамеечки для отдыха. Но ощущение такое, будто город вымер. Позже я понял, что в субботу люди, как правило, на улицах не появлялись, бегая толпами, как у нас, по магазинам в поисках чего-то, будь то продукты или промтовары. Суббота и воскресенье - святые дни отдыха, даже детей я не увидел на улице. Мы прошли по ближайшей не очень широкой улице один или два квартала. Все заведения закрыты. Вот магазин, который, судя по некоторым образцам, выставленным на очень бедной витрине, торгует посудо-хозяйственными товарами. Вот пивная, рядом что-то вроде кафе-закусочной, дальше книжный магазин, вернее, по нашей терминологии, магазин культтоваров, дальше аптека и что-то похожее на обувную мастерскую. Единственного человека мы увидели на обратном пути: он выходил из аптеки, причём, когда открылась дверь, прозвучал мягкий звук колокольчика. Значит, аптека была открыта. Если бы не эти бедные магазины, ничто бы не напоминало, что совсем недавно в этих местах гремела война - так здесь было спокойно, тихо, чисто.

После этой небольшой экскурсии мы поднялись в свою квартиру, забрали чемоданы и спустились вниз в ожидании транспорта. К нам присоединились ещё несколько человек наших товарищей, ночевавших в соседних квартирах. Вскоре прибыл автобус с одним немцем, одним боевым сержантом и четырьмя инженерами из нашей московской команды. Мы заехали ещё кое-куда, чтобы забрать остальных, и поехали в штаб.

В штабе нас уже ждали. Каждому из нас выдали спецпропуска, аванс в счёт будущей зарплаты и пригласили в кабинет начальника. Среди принимавших нас я заметил Юрия Александровича Победоносцева, профессора, который читал нам курс проектирования реактивных снарядов. В 1945 году я ему сдавал экзамен. Здесь он был в форме полковника. Председательствовал на этом собрании, или собеседовании, генерал Лев Михайлович Гайдуков, который нам представился как начальник Института "Нордхаузен". Он нам сообщил, что часть нашей группы останется работать в Берлине, а другая поедет в Тюрингию. Каждому задал несколько вопросов и определил место его работы. Когда очередь дошла до меня, генерал спросил, правильно ли, что я окончил Бауманский институт, и на каком факультете я учился. К моему ответу профессор победоносно добавил, что он меня помнит как студента пятого курса. Генерал поинтересовался, умею ли я рассчитывать траекторию. Я сказал, что умею, так как прослушал два курса баллистики и выполнил две курсовые работы. Победоносцев предложил направить меня в Институт Рабе в Бляйхероде в расчётно-теоретическое бюро к подполковнику Тюлину. С одной стороны, это было хорошо, потому что соответствовало моим устремлениям быть поближе к теоретической работе, но, с другой стороны, огорчило меня, так как я думал, что жить и работать в Берлине было бы гораздо интереснее. Что это за Бляйхероде, где оно? Может быть, там работает сам Победоносцев? Чем же там занимаются, и какая разница между работами в Берлине и в Бляйхероде? Пока я этого не знал, так как нам ничего определённого не сказали.

По окончании этой довольно короткой встречи "берлинцев" стали развозить по квартирам, где им предстояло жить, а для отъезжающих в другие точки выделили легковые автомашины. Как я узнал позже, Бляйхероде оказался маленьким городишкой в Тюрингии, а Тюрингия - областью, или "землёй", как принято называть области в Германии, в самом её центре. В момент окончания войны Тюрингия оказалась в руках американцев, но, по соглашению между союзниками, она затем отошла в советскую зону. Это была самая южная и самая западная область в зоне советской оккупации.

В машине я оказался единственным пассажиром при шофёре-немце, ни слова не знавшем по-русски. Погода была отличная, и водитель, попросив жестами у меня разрешения, откинул складной матерчатый верх машины, и мы тронулись. Некоторое время ехали по улицам Берлина, причём несколько раз то рукой, то головой водитель обращал моё внимание к каким-то площадям, памятникам или улицам, называя их на немецком языке. Я, естественно, ничего из всего этого не понимал, и в ответ только кивал головой. Для меня они почти ничего не значили. Вообще Берлин не произвёл на меня какого-то потрясающего впечатления. Хорошо запомнилось только полуразрушенное, полусгоревшее здание Рейхстага, проезжая мимо которого, шофёр резко убавил скорость. На фоне очень аккуратно и чисто убранной площади этот полускелет выглядел особенно страшно. Разрушенные войной здания встречались довольно часто, но нигде не было видно разбросанных кирпичей, железобетонной арматуры и других строительных деталей, которые у нас обычно годами валяются, пока на этом месте не начнётся строительство какого-то другого объекта, либо не появится угроза приезда очередного высокого гостя, когда окажется возможным за одну только ночь героическими усилиями всё привести в полный порядок и заасфальтировать целую площадь, а то и сквер посадить. Сразу бросалось в глаза, что слова о немецкой аккуратности не являются пустой фразой: если где и оставались груды кирпичей или обломки от разрушенных зданий, то они самым тщательным образом были сложены в ровные, компактные кучи, будто являлись экспонатами некой выставки.