Виктор Петелин - Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.

– Ага, вот он! – восклицает Михаил Александрович, идя с распахнутыми руками навстречу. – Вместо того чтобы путевые книги писать с утра, он где-то бегает… Звонили – нет… Проходи к столу, Раиса Александровна грозится чаем нас попотчевать.

С волнением и радостью смотрю на Михаила Александровича и Марию Петровну: они не изменились внешне, правда, Михаил Александрович, быть может, чуть полнее стал, наверное, потому, что ходить из-за больной ноги меньше случается, прежде он был ходок неутомимый, мало кто выдерживал рядом с ним. Тысячекилометровая степная дорога, как всегда, мало их изнурила, оба веселы, жизнерадостны, очень довольны, что вновь прибыли на берега Яикушки.

Иногда меня упрекают за то, что временами я называю Урал Яиком, более того – Яикушкой, мол, немыслимо же Волгу вдруг назвать Волгушкой, а Дон – Донушкой. Тут – каждому свое. Не все знают, что до крестьянского восстания под руководством Е.И. Пугачева Урал назывался Яиком, а Уральск – Яицким городком. После подавления восстания Екатерина II издала указ, коим «для совершенного забвения нещастного происшествия» реку Яик переименовала в Урал, а Яицкий городок – в Уральск. Но и доныне живы в народной памяти песни пугачевских и допугачевских времен, и есть в них ласковое, сыновнее обращение к родимой реке, например в одной: «Яикушка, сын Горыныч, золотое донышко, серебряны краешки». В другой: «Круты бережки, низки долушки у нашего преславного Яикушки…»

Шолохов хорошо знает историю нашего края, любит его песни, сказания, легенды. Однажды в Ростове на одну мою резковатую реплику он вдруг, посмеиваясь, ответил словами старинной уральской казачьей песни:

Я тоже засмеялся и сказал, что есть и другая интерпретация последних двух строк.

– Какая же?

– «Мала куча, да вонюча – поговорка стариков!»

Он захохотал:

– Слушай, а ведь в новом варианте, по-моему, есть глубокий смысл, подтекст! – Помолчал и добавил, лукаво щуря глаз: – Особенно если вспомнить поведение основной массы уральских казаков в годы гражданской войны. Впрочем, их история схожа с историей нашего Верхнедонского восстания. Одни перегибы были – по расказачиванию, по… И неудивительно: эти перегибы от одних «вождей» шли. Скрытые оруженосцы их идей до сих пор всячески затушевывают правду об этом, в том числе и в «Тихом Доне» не хотят обнародования. Ты слышал о командарме Думенко, расстрелянном нашими же? Вот, видишь, даже ты, писатель, лишь краем уха слышал! А он – герой гражданской войны, организатор 1-й Конной армии… Правда, эту заслугу до сих пор настойчиво приписывают Семену Михайловичу (Буденному. – Н. К.), а ведь это не так. Кому-то выгодно замалчивать одно, а выпячивать другое, порой насквозь лживое. Отсюда, скажем, и трактовка судьбы Григория Мелехова некоторыми литературными критиками: одни его винят на сто процентов за участие в восстании, в банде, другие – наоборот, начисто отрицают его вину, дескать, во всем виноваты «условия», «перегибы»… А не правы и те и другие. Субъективизм вреден в любом деле. В трактовании истории – особенно…

Ну, это – отступ, так сказать. А сейчас приехавшие расспрашивают о житье-бытье уральцев, рассказывают о донских новостях.

Михаил Александрович интересуется, получил ли наш совхоз «Брликский» автомашины. В прошлый приезд Шолоховых директор этого совхоза Мусир Айтасов посетовал перед заехавшим писателем на то, что в их вновь организованном хозяйстве почти нет автотранспорта. Ознакомившись с делами в совхозе, Михаил Александрович убедился в том, как трудно коллективу работать при острой нехватке автомашин, и обещал посодействовать брликцам.

Слово свое он сдержал, и мы с удовольствием сообщаем ему, что совхоз получил помощь, правительство выделило для него двенадцать грузовиков и один «газик»-вездеход.

Немного отдохнув, Шолоховы собираются уезжать. Михаил Александрович обращается ко мне:

– Мария Петровна и я просим Корсуновых в воскресенье пожаловать к нам на Бобровую старицу…

Дело в том, что на этот раз Шолоховы решили остановиться не на Братановском яру, а на Бобровой, жить в своей восьмиместной, испытанной палатке.

Через день или два – записка с Бобровой, новое напоминание Михаила Александровича: в воскресенье жалуйте на пиво и раков! Прислал он и текст поздравительной телеграммы Л.М. Леонову (ее я уже приводил), написав: «Коля! Непременно надо сдать эту т-му, связанную с 70-летием Леонова, и чтобы не переврали текст (я перепечатал его на машинке. – Н. К.). Просьба: купи на остальные (деньги, присланные Мих. А-чем. – Н. К .) 4 кг шоколадных конфет, оделить казахских детишек из соседнего аула…» Любопытно, среди тех ребят, как я потом узнал, был один по имени Чапай, самый общительный, веселый. Кем стал тот мальчишка, какова его судьба? В его детской памяти должно было много остаться от встреч с великим писателем. Да и имя у парнишки памятное, обязывающее, ибо и родился он в районе, носившем имя легендарного начдива.