Виктор Петелин - Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.

Поездка была занимательна, при встрече расскажу.

Сколь речь зашла о поездках, – желаю тебе приятного пребывания во Франции (в то время у меня предполагалась такая поездка. – Н. К.), только не вздумай, как Закруткин, свои поверхностные впечатления (а иными они не могут быть) об этой интереснейшей стране всунуть в какую-либо свою книжицу. «Развесистой клюквы» и без тебя хватает на литературных прилавках…»

И снова: «Попрошу тебя, не забудь только, информируй меня, хоть коротенько, о зиме, снегах, а туда, к весне поближе, – о паводке и видах на него…»

Такой он во всем, Шолохов, в большом и малом: прямой, принципиальный, сердечный, отзывчивый. Одним словом – Человек!

Вроде бы и недавно было, а прошла, кажется, вечность с того марта 1969 года, когда в нескольких номерах «Правды» появились новые главы из первой книги М.А. Шолохова «Они сражались за родину». Буквально через несколько минут после доставки этих номеров газеты уже ни в одном киоске не сыскать было. Труд свой над этой книгой писатель считал далеко не законченным, написанное, опубликованное в периодике он не включал даже в собрания своих сочинений, и поэтому объяснимы та жажда, та жадность, с которой набрасывались читатели на новые страницы романа о Великой Отечественной войне, написанные Шолоховым.

Автор возвращал нас в то незабываемое, горестное время – в лето 1941-го, знакомил с новыми героями произведения. И вновь, как это было и в «Тихом Доне», и в «Поднятой целине», и в «Донских рассказах», рядом с драматическими, порой трагедийными событиями соседствуют так знакомые нам шолоховский юмор, шолоховская лукавинка, то есть в книге живут, любят, сражаются и умирают реальные люди, они не придуманные, мы их видим, слышим, смеемся над их шутками и забавными приключениями, горько сопереживаем, болеем их болями, как болеют чужими болями и герои произведения. Вот лежит в воронке тяжело раненный Звягинцев и вдруг видит санитарку из чужой роты: «Звягинцев, ко всему, кроме своей боли, равнодушный, но все же краем глаза наблюдавший за девушкой, увидел, как она в ожидании близкого разрыва припала к земле, сжалась в комочек, зажмурилась и детским, трогательным в своей наивности движением закрыла грязной ладошкой глаза. За короткие минуты просветления, вспышками озарявшего сознание, Звягинцев пока еще не успел по-настоящему осмыслить бедственности своего положения, не успел пожалеть себя, а девушку пожалел, сокрушенно думая: «Дите, совсем дите! Ей бы дома с книжками в десятый класс бегать, всякую алгебру с арифметикой учить, а она тут под невыносимым огнем страсть терпит, надрывает животишко, таская нашего брата…»

Это – из напечатанного раньше. А вот строки из последней публикации в «Правде». Здесь перед сном разговаривают маленький Коля и его бабушка: «А рябые – все разбойники, я точно знаю. Вот дядя Василий, плотник, ты знаешь, тоже рябой. Я у него спросил, когда он в школе забор чинил: «Дядя Вася, вы, когда были молодым, вы были разбойником?» Он говорит: «Еще каким! Особенно по женской части». Я у него спросил: «Это как «по женской части»?» А он говорит: «Женские монастыри грабил, монашек разорял». И больше ничего не сказал, только усы разглаживал и смеялся глазами… Ты слышишь, бабуля, или ты спишь?

Серафима Петровна, не отвечая, молча уткнулась лицом в подушку, а когда вволю насмеялась, – мальчик уже тихо посапывал во сне…»

В новом произведении мы в каждом эпизоде, в каждой строке узнаем Шолохова, его манеру. И в то же время замечаем, как построжал к себе мастер, он придирчиво отбирает каждое слово, каждую метафору, каждое сравнение. Преследуется одна главная цель: как можно меньше слов, как можно больше мыслей.

Читались, перечитывались главы в «Правде», и так хотелось снова увидеться с их создателем, чтобы хоть малой горсткой зачерпнуть из источника его души, целительного, возрождающегося, поддерживающего. Нам, пишущим, всегда ведь не хватает доброго и сурового слова старшего друга, которое бы подтолкнуло, воодушевило. Особенно молодым авторам не хватает и «неистового Виссариона», и громадного человеколюба Горького, и зоркого мудреца Серафимовича. И чертовски приятно, радостно сознавать, что есть у нас Шолохов, что вот этот великий вешенский кудесник слова может запросто приехать сюда, к нам в Приуралье, что с ним можно встретиться и по душам поговорить обо всем, что лежит на сердце…

Как-то в конце мая возвращаюсь около полудня домой и вижу во дворе черную запыленную «Волгу» со знакомым ростовским номером. Шолоховы приехали! Ждали их завтра, а они… Всегда сделают так, чтобы не утруждать хозяев подготовкой к их приезду. Спрашиваю у шофера, где они, он с улыбкой показывает рукой вверх: «К Вареевым только что поднялись!» Бегом перескакиваю ступени.