Павел Лавут - Маяковский едет по Союзу

В декабре 1921 года я служил в Харькове ― был драматическим актером. Подвизался изредка в качестве чтеца. В моем более чем скромном репертуаре было и несколько стихотворений Маяковского: «Наш марш», «Левый марш»… Признаюсь: я читал их тогда с эстрады не потому, что очень любил: попросту нужен был современный, оригинальный репертуар. Стихи звучали эффектно, имели успех.

Однажды у здания Героического театра (именно так назывался обыкновенный драматический театр) я увидел большой рукописный плакат с броским, красочным заголовком: «ДЮВЛАМ». Расшифровывался он так: «Двенадцатилетний юбилей Владимира Маяковского».

Вечер этот состоялся 15 декабря. Заметного следа в моей душе и памяти он не оставил. Но у меня был друг яростный поклонник Маяковского. Он и увлек меня за кулисы, чтобы познакомиться с поэтом. И вот мы робко жмем Маяковскому руку, благодарим…

Там, за кулисами, и состоялась моя первая встреча с Владимиром Владимировичем.

Долгое время я почти не вспоминал об этом эпизоде. Я говорю «почти», потому что впоследствии я как-то мельком напомним о нем Маяковскому. Ответной реакции не было: в тот день приходило много народу, и поэт не обратил внимания ни на моего пылкого друга, ни тем более на меня.

Четыре года спустя я, работая уже в Москве, попал в Политехнический на вечер Маяковского «Мое открытие Америки». Впечатление ― потрясающее. Трудно ответить на вопрос, что именно меня больше всего поразило ― доклад, стихи или сам оратор и чтец. Все вместе, пожалуй. Маяковский открылся мне таким, каким я его, конечно, до сих пор не знал.

Через полгода произошло мое третье с ним знакомство. Оно было более основательным.

Поезд вез Маяковского к морю. По счастливому совпадению я ехал из Москвы в Одессу тем же составом, только в другом вагоне. Я наблюдал, как он почти на всех стоянках шагал по перрону, осматривая вокзалы и газетные киоски, но не подошел к нему.

Я находился тогда на распутье: из одного театра ушел, в другой не пришел. Из Одессы собирался к родным, в Крым.

Первый вечер Маяковского в Одессе ― в летнем театре сада имени Луначарского. Поэт рассказывал о поездке в Америку, читал стихи. Я был на этом вечере. И опять ― впечатление огромное. Решил во что бы то ни стало встретиться с ним, ближе познакомиться. Заодно возникла мысль предложить свою помощь в организации его выступлений. Тем паче до меня дошел слух, что он тоже едет в Крым. Я был уверен: его вечера можно организовать лучше.

…Дворец моряка. Народ собирался туго. Высокий, широкоплечий человек с внушительной палкой в руках шагал по пустой сцене. Он нервничал. В углу рта ― папироса. Не докурив одну, он прикуривал от старой новую, не найдя урны, бросал окурки в угол и тушил ногой.

Он был один. Я воспользовался этим:

― Здесь, в Одессе, ходят слухи, что вы едете в Крым?

― И представьте себе: слухи ― правильные.

― Вы не собираетесь выступать там?

― Кому охота со мной возиться, когда даже в Одессе я не собрал публики?

Я был убежден, что неполный зал ― следствие прежде всего нечеткой организации. Об этом я и сказал Владимиру Владимировичу:

― Уверен, что на курортах интерес к вашим выступлениям будет большой. Я бы попробовал, если вы не возражаете, взяться за это дело, тем более что еду сейчас в Севастополь.

― Попробуем! Приходите ко мне завтра ровно в час в «Лондонскую». Не опаздывайте.

В несколько минут мы обо всем договорились. Маяковский стал сочинять афишу. Заглавие «Мое открытие Америки» он заменил другим: «Испания. Атлантический океан. Гавана. Нью-Йорк. Америка. Чикаго и многое проч.».

Думаю, неудачу в Одессе он в какой-то мере связывал с тем, что содержание его вечеров не сразу раскрывалось в афише: там повторялось название недавно вышедшей книги.

Существо доклада, или, как говорил Маяковский, «разговора-путешествия», он не изменил. Но к стихам и поэмам «о разных странах» добавил несколько новых, в том числе «Сергею Есенину»:

― Его надо выделить крупно! Сильная вещь! И само название должно привлечь!

Я предложил ему закрепить наши деловые отношения документом, который может пригодиться в поездках.

― Не советую, ― ответил он. ― В дальнейшем знайте: если я подпишу договор, могу и не выполнить. А устно никогда не подведу.

Прощаясь, он добавил:

― Если работа наладится, мы развернем ее вовсю. Дел непочатый край.