Павел Лавут - Маяковский едет по Союзу

— Товарищи! Долго я вас томить не буду. Расскажу в двух словах о моем путешествии в Америку, а потом прочту несколько самых лучших стихов.

Когда он произнес «самых лучших», слушатели засмеялись, раздались аплодисменты и одобрительные возгласы. Напряжения как не бывало.

К «самым лучшим» он относил «Сергею Есенину». После слов:

«Надо жизнь сначала переделать, переделав — можно воспевать», — он остановился. Этого почти никто не заметил. Но он понял, что следующие четыре строки: «Это время — трудновато для пера, но скажите, вы, калеки и калекши, где, когда, какой великий выбирал путь чтобы протоптанней и легше» могли бы напомнить больным об их несчастии, обидеть. И Маяковский опустил всю строфу.

А я-то волновался во время его чтения: что будет, когда он дойдет до этих строчек! Но со стороны, как известно, виднее, а каково выступающему, в эмоциональном порыве.

Встреча длилась часа полтора. Прощаясь, благодарили поэта и проводили, как близкого человека.

Перед отъездом из города администрация гостиницы обратилась «с покорнейшей просьбой» написать что-нибудь в книгу отзывов. Маяковский отказывался, но те не отступали:

— Нам все пишут. Посмотрите, какие здесь знаменитости. Иностранцев много. Послы. Даже американцы. Кто только ни приезжал к нам, все писали. Никто не возражал.

Раскрыли фолиант. Маяковский удивился:

— Смотрите, все довольны! Нет, просто странно! Все довольны. Как пишут! Что пишут! Сплошной восторг!

И он тоже написал несколько слов, но… критических: предложил вывести москитов, которые не давали ему всю ночь спать, и указал на другие недочеты. В книге появился справедливый отзыв, деловое предложение.

Как-то вечером в Ялте Маяковский понадобился мне по срочному делу, но, против обыкновения, я нигде не мог его обнаружить, дважды пройдя набережную и расспрашивая встречных знакомых о нем.

С поникшей головой возвращался я к себе в гостиницу, озираясь по сторонам. Внезапно на полутемной террасе вдали заметил чей-то силуэт. Приблизился. Это был Маяковский — мрачный, сосредоточенный.

Нарушив свойственную ему учтивость, он оборвал меня:

— Не мешайте, я занят! — И, слегка извинившись, сразу ушел.

Лишь наутро он посвятил меня в тайну вчерашнего вечера: он шагал по длинному ялтинскому молу с десяти вечера, вернувшись в гостиницу в третьем часу ночи.

Именно в эту ночь, 15 июля 1926 года, он закончил свое выдающееся стихотворение «Товарищу Нетте — пароходу и человеку», над которым работал свыше двух недель. Ибо задумал его в день встречи с пароходом «Теодор Нетте», когда направлялся из Одессы в Ялту 28 июня.

История парохода сама по себе небезынтересна: построенный в 1913 году, пароход «Тверь» был переименован в 1926 году в «Теодор Нетте». Отслужив свой век, пароход должен был отправиться в самый дальний наш порт. Этот рискованный рейс поручили капитану М.И. Кислову. Нынче пароход уже потерял свой первоначальный вид и служит в Петропавловске-Камчатском лишь причалом.

Есть во Владивостоке грузовой пароход «Владимир Маяковский», и когда он проходит у берегов Камчатки, то, находясь на траверзе причала, традиционными гудками приветствует своего старшего брата «Теодора Нетте». Это весьма чувствительно и символично — пароходы разговаривают между собой, как в стихах поэта.

Я несколько раз пытался уговорить Владимира Владимировича зайти в курзал — рядом с гостиницей. Он не соглашался. И вдруг встречаю его на концерте.

— Просто от скуки зашел. Не особенно люблю концерты.

В тот день среди других выступал С.Я. Лемешев, тогда еще молодой певец. И хотя Маяковский «не особенно любил концерты», послушав Лемешева, он сравнил тембр его голоса с собиновским, предсказал певцу большую будущность — и не ошибся.

После вечера Маяковского окружили артисты «Синей блузы» [6] «Синяя блуза» ― эстрадные группы ― вид агитационного эстрадно-драматического представления в советском театре 20-х годов . . Маяковский пригласил их на поплавок. «Синеблузники» жаловались: нет репертуара — мало пишут, не интересуются «малыми формами».

— Почему вы «малая форма»? — сказал Маяковский. — По-моему, вы большая форма. Ведь эстрада — самое доходчивое из искусств, не считая кино. А Большой театр, вы думаете, от одного названия — уже большая форма? Я считаю это неправильным. Вы — самая большая форма!

Разговоров хватило надолго, не заметили, как минула полночь.

Когда подали счет, Маяковский — тоном, не допускающим возражений: