Александр Русов - Суд над судом - Повесть о Богдане Кнунянце

Потом раздумал и не стал вводить вымышленных фигур, по-прежнему опираясь лишь на бабушкины записи и рассказы.

«У Лизы в Тифлисе, — продолжала бабушка, смыкая наконец время своего повествования с нашим, Богдана и моим временем, оторвавшимся ненароком, как звук от реактивного самолета, а теперь соединившимся с ним, — к величайшей своей радости я застала Богдана, который приехал ненадолго по делам ЦК и вновь уезжал через несколько часов. Он был очень взволнован. Лиза была вся в слезах».

Только в одном месте записок я наткнулся на странное слово «лпзисты», непосредственно связанное с вызовом бабушки в Тифлис и со слезами жены брата.

«Разобрав так называемое дело „лизистов“, в котором был замешан и Сурен Спандарян, — пишет бабушка непримиримым тоном, который всегда сопутствовал ее суждениям об идеологических шатаниях даже близких людей, — и приняв сторону Тифлисского комитета, а не „лизистов“, Богдан настоял на немедленном отъезде Жены из Тифлиса».

Что же произошло?

За время жизни в Тифлисе Лиза организовала группу, потребовавшую от Тифлисского комитета признания ее самостоятельности. «Имеем от 8 до 10 кружков, — писала она в Женеву. — Налаживается у нас техника». Далее организатор группы «лизистов» Лиза Голикова-Кнунянц жалуется на нежелание Тифлисского комитета признать ее. «Для разбора возникшего в Тифлисском комитете конфликта ЦК большевиков направил в Тифлис Богдана», — пишет бабушка, как бы забывая, что речь идет о поездке мерка к жене, или принципиально не желая принимать, во внимание это обстоятельство. У меня складывалось впечатление, что всякое обвиняемое в политической ошибке или шатаниях лицо окружалось в бабушкиных записках ледяным холодом отчуждения, будто уже одно это служило надежным сигналом тревоги, по которому одновременно отключались все положительные эмоции рассказчика.

«Лизисты» настаивали на большем демократизме со стороны Тифлисского комитета, более широкой информации о партийных делах для широких масс населения. Продолжался извечный спор. Проблема, замкнутая в треугольник: стратегия — тактика — политическая платформа, — порождала дилемму: демократия или авторитария. Противоречия между задачей сегодняшнего дня и перспективой развития, между желаемым и возможным, необходимостью свершения и лучезарным замыслом по-прежнему не снимались с повестки дня.

«Расспросив о шушинской жизни, Богдан перед самым своим отъездом написал письмо тов. Миха (Цхакая), рекомендуя меня как опытную, бывалую партийку. Вскоре уехала в Петербург и Лиза, передав мне свои уроки у Сафаровых — владельцев магазинов готовой верхней одежды в Тифлнсс и в Баку, а также паспорт на имя Эммы Саркисян».

Вот и все. Больше нет никаких свидетельств, относящихся ко времени пребывания Богдана на Кавказе после его возвращения из Женевы. Лучше сказать: нет никаких объективных, достоверных, исторически выверенных свидетельств.

В бумагах Ивана Васильевича я обнаружил несколько склеенных и многократно сложенных из-за своей непомерной длины листов с текстами, так или иначе касающимися событий осени 1905 года. Как раз в это время на Кавказе начались армяно-татарские столкновения. В тифлисской городской думе состоялся митинг передовой общественности, посвященный предотвращению резни. Во время митинга в зал думы ворвались казаки и устроили кровавую бойню. Этот день назвали кавказским 9 Января. Зал городской думы, двор и прилегающие к ней улицы окрасились кровью жертв. Был ранен Мелик Меликян, известный под кличкой «Дедушка». Погибло более сорока человек. Около шестидесяти человек получили пулевые ранения.

Армяно-татарские столкновения были временно предотвращены с помощью боевых дружин, организованных из рабочих разных национальностей и руководимых Камо.

Раненого Мелика Меликяна прятали и лечили у себя дома Нина и Анна Ханояны — жена и мать профессионального революционера Сорго Ханояна. Квартира Ханоянов была одним из главных пунктов по снабжению социал-демократических дружин продовольствием и оружием.

Опытный конспиратор Камо мало кому доверял, но Аничка-манрик — «мамочка Анна» — пользовалась его неизменным доверием. Бежав из батумской тюрьмы, Камо скрывался на квартире Ханоянов. Здесь он заболел воспалением легких, и Ханояны представили его врачу как близкого родственника, приехавшего из Персии.

Склеенные Иваном Васильевичем листы имели довольно причудливый вид. Машинописный текст, зачастую обрезанный на половине строки, соседствовал с рукописными вставками и вклейками. Будто, начав однажды клеить, Иван Васильевич уже не мог остановиться. Пытаясь создать нечто единое, он довольно часто опускал кавычки. Цитаты, таким образом, сливались с его собственным текстом, растворялись в нем. Перепечатав как-то десяток страниц сплошь, я неожиданно обнаружил, что уже не могу отличить своих слов, мыслей, сюжетных дов, замечаний от записей автора «Хроники одной жизни». Так почти незаметно происходило слияние, взаимопроникновение, как бы замена двух авторов одним.