Значит, он был на свободе!
Я почему-то сразу решила: отпустили на поруки, хотя после речи на суде его освобождение могло показаться невероятным. Недаром Шаумян в начале мая 1905 года писал Ленину: „Известно ли Вам, что Русов (Кнунянц) с каким-то товарищем бежал из тюрьмы и находится уже за границей? Мы сегодня получили от него карту из пограничного немецкого городка, в который он просит послать паспорта“».
Тем временем Русов прибыл в Женеву. Как резко переменилась вдруг его жизнь! Позади остались московская слякоть, петербургский промозглый ветер, неуклюжесть и громоздкость российского неспокойного существования. Бледный, отощавший за время отсидки в тюрьме, он очутился под ярким солнцем, среди зелени, чистых улиц и простых, аккуратных строений.
Казалось, что долгожданная встреча с Лизой выльется в нескончаемые разговоры. Однако многое они уже сказали друг другу в письмах. Многое, о чем хотелось сказать, перегорело, устарело, потеряло смысл. Лизу продолжала угнетать ее собственная без вины виноватость за то, что все это трудное время она находилась вдали от мужа. То и дело возникало неизвестно откуда взявшееся ощущение недоговоренности, стесненности.
— Ведь мы, Богданчик, не принадлежим себе, — прозвучало как запоздалое оправдание.
Обрывочные фразы, мимолетные рукопожатия, долгие объятия. Они словно блуждали впотьмах в поисках двери, которую не удавалось нащупать. Был вабыт какой-то простой секрет, и они мучительно пытались вспомнить его.
Может, просто отвыкли друг от друга?
Дверь, ключ, секрет. Между ними словно бы возникла жесткая перегородка. Как идеально упругие шарики, с помощью которых на лекциях в Технологическом объясняли поведение газов и жидкостей, они приближались друг к другу, отталкивались, снова сближались. Что-то произошло за время разлуки: они вышли из поля сил взаимного притяжения, научились обходиться друг без друга, перестали бытъ одним целым.
Долгие совместные прогулки утомляли его. Он все чаще ловил себя на мысли, что хочет остаться один.
— Лиза, милая, может, вернемся?
Пустые, незначительные, поверхностные какие-то слова, а там, на дне души, осела тяжелая, непроходящая усталость. Он впервые познал это чувство, которое пришло на смену почти беспечной легкости.
Ночами они подолгу молча лежали рядом с открытыми глазами. Каждый сам по себе. Все желания были задавлены, погашены.
— Ты меня больше не любишь, Богданчик?
Он смеялся, целовал ее в шею, тыкался бородой в плечо. Утром, открыв глаза, видел полный свет за окном, и на какое-то мгновение завеса, отделяющая его от прежнего, дотюремного восприятия жизни, чуть приподнималась. Пытаясь нырнуть в образовавшуюся щель, он всякий раз натыкался на непреодолимое препятствие и после бесплодных попыток чувствовал себя еще более опустошенным.
Спасала работа. Занятый делом, он вновь ощущал себя той необходимой деталью, без которой огромная машина не могла бы нормально работать, той добавкой, без которой протекание химической реакции грозило затянуться на неопределенный срок. Но основные дела ждали дома, в России. Так случалось всегда: главное неизменно перемещалось в будущее. Он, как и его товарищи, принадлежал к людям, которые живут будущим, верой в будущее, надеждами на будущее. Его поезд шел по железнодорожным путям, которые сливались вдали в острый угол, проецировались в точку, и сколько ни прибавлял скорости — точка не приближалась. Еще недавно стремился сюда, в Женеву, чтобы отсюда спешить в Россию.
Требуется уточнение: мой протагонист стремился на Кавказ, куда уже отправился старый друг Мнха Цхакая. В Женеве они разминулись на несколько дней. Приехав с Лениным из Лондона, Миха тотчас уехал в Тифлис. Примерно в это время, то есть сразу после III съезда, Кнунянца кооптировали в состав ЦК.
С возвращением Богдана в Россию связано еще одно несовпадение. В день их с Лизой приезда в Петербург сестру Фаро выпустили из тюрьмы и с проходным свидетельством выслали на родину, в Шушу. Она должна была покинуть Петербург в течение двадцати четырех часов, так ничего и не успев узнать о брате. Богдану же удалось только узнать, что сестры в Петербурге нет.
Честно говоря, я не очень представлял себе, что такое проходное свидетельство, и, приступая к сбору материалов для написания главы, которую с полным правом можно было бы назвать главой о «пересечении непересекающихся путей», попросил объяснений у бабушки.
— Отбирали паспорт, — сказала бабушка, — давали справку. Нужно было садиться в поезд и ехать в направлении высылки до ближайшей станции, указанной в справке. Там в полиции давали следующую справку. И так до самой Шуши.
Читать дальше