Юрий Папоров: Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе

— Если б ты знал, Альварито, как мне плохо! — произнес Габриель Гарсия Маркес, срывая с себя галстук. Они только что вернулись из шикарного дома известного мексиканского писателя Карлоса Фуэнтеса, где тот жил вместе с женой, популярной актрисой Ритой Маседо, и где каждое воскресенье устраивали «открытый пятичасовой чай». Там собиралась культурная элита страны. — ¡Machete caído, indio muerto! [3] Букв .: «Мачете опущен, индеец мертв» — колумбийская пословица, означающая, что человек закончил свой труд. Иной раз мне хочется умереть, но я слишком люблю Мерседес и сыновей! Я измотан душой, я чувствую себя чьим-то придатком, пишущей машинкой, отстукивающей чужие, абсурдные, дурацкие фразы. Я похож на манекен! Я совершенно опустошен, у меня нет ни единой живой мысли.

— Не преувеличивай, Габо. Никакой ты не манекен! Тебе незачем прятать глаза. То, что ты пишешь, пользуется спросом.

Альваро Мутис был взрослее Габриеля на четыре года и чувствовал себя его старшим братом.

— И это говоришь мне ты — утонченный поэт? Человек, познавший из-за своих левых убеждений, что такое Лекумберри [4] Государственная тюрьма Мексики. . — Габо в сердцах сплюнул на пол веранды. — Если и есть Иуда на земле, так это писатель, который продает свой талант буржуазному кино и телевидению! Эта так называемая работа в этих шарагах — она же кастрировала меня! Я больше никогда не буду писать по-настоящему, карахо! [5] Восклицание, употребляемое жителями Карибского региона в разговорной речи и выражающее удивление, досаду. Ни единой мысли, ни в голове, ни за душой. Пуст! Изнурен до предела. Мне нечего больше сказать! Я — евнух! Ты понимаешь это или нет?

Альваро пристально посмотрел на лучшего друга и, махнув рукой, решительно сказал:

— Столько лет дружу с тобой и не знал, что ты такой кретин! — Мутису нелегко дались эти слова, однако он понимал, что только так можно встряхнуть Габо, охваченного глубокой меланхолией, пораженческими мыслями, убийственной для писателя апатией. — Я не желаю больше тебя слышать! Я ухожу!

Мутис сбежал со ступенек и заспешил к калитке, по дороге столкнувшись с Мерседес, женой писателя.

— Габо, что ты ему наговорил? — кинулась она к Маркесу с вопросом. — Альваро со мной даже не попрощался. Только и бросил на ходу: «Мерседес, не слушай ты его, что бы он там ни бубнил!»

С Альваро Мутисом, колумбийским поэтом и писателем левых убеждений, Гарсия Маркес познакомился в 1949 году в Барранкилье, куда Мутис прибыл из Боготы в качестве представителя Колумбийской страховой компании. Альваро всегда был одним из самых преданных друзей Гарсия Маркеса; при его непосредственном участии в жизни писателя произошли два очень важных события.

В январе 1954 года Альваро Мутис, возглавлявший тогда рекламный отдел американской нефтяной компании «Эссо» в Боготе, вытащил Гарсия Маркеса из богемной Барранкильи, прислав ему билет на самолет и затем устроив в своем доме в столице. Альваро Мутис договорился тогда с владельцами газеты «Эспектадор», и они приняли Гарсия Маркеса обозревателем, сразу дав ему постоянную должность.

А в июне 1961 года, когда бывший корреспондент кубинского революционного агентства Пренса Латина в Нью-Йорке Габриель Гарсия Маркес остался без работы и без денег, не кто иной, как Альваро Мутис уговорил его переехать с семьей в Мексику, встретил его на вокзале в Мехико и помог найти жилье и работу.

Но в 1964-м и в начале 1965 года Гарсия Маркес переживал серьезный творческий кризис; он писал грустные письма и вел мысленные беседы с самыми близкими друзьями.

— Помнишь, дорогой мой Плинио, я тебе не раз рассказывал, мне тогда было десять лет и я узнал, что умер мой дед Николас? Он был для меня самым дорогим и любимым человеком на свете. Тогда мне стало так страшно, я подумал — ведь и я могу умереть, и у меня на теле появятся вши, и все об этом узнают. Взрослые говорили, что, когда кто-то умирает, у него на теле обязательно появляются вши. Но настоящее, глубокое горе — много лет спустя я говорил тебе и об этом — я почувствовал от того, что не стало на свете деда. С тех пор, всякий раз когда со мной случалось что-то особенное, пусть даже очень радостное, я не испытывал полного счастья, потому что эту радость не мог разделить со мной мой дед. Никто не мог мне его заменить! Мой отец жил на другой волне. Со дня смерти деда, если мне и случалось испытать ощущение радости, оно всегда было у меня неполным. Но сегодня, сейчас — мне стыдно тебе об этом говорить — коньо [6] Популярное ругательство ( исп .). , я рад, что деда уже нет, — по крайней мере, он не может знать, что со мной происходит. Я — полный кастрат! Я — пустой человек! Принимаю транквилизаторы, намазанные на хлеб вместо масла. Райская жизнь сценариста на самом деле есть лишь маленький оазис, вокруг которого расстилаются джунгли сугубо коммерческой кинопромышленности. Там правят законы джунглей, по которым сценарист есть не что иное, как безропотное прирученное животное. Я готов бросить все к чертовой матери и вернуться в Колумбию! Пусть даже на пустое место. Я не могу больше работать на бесталанных, безграмотных людей, для которых существуют только деньги, и подчиняться их воле.