Фернан Мейссонье - Речи палача

Говорят, что во Франции семьи экзекуторов женили своих детей между собой. Но не в Алжире. У Роша было четыре дочери и сын, у Берже — дочь, у Каррье — дочь, у Доде — дочь, у Сельса — три красивых девочки, у Баро — дочь. Кроме Роша, сын которого не захотел пойти по его стопам, я не знаю экзекутора, у которого был бы сын. У меня сейчас тоже дочь. Таким образом, у экзекуторов Алжира нет наследника мужского пола. Ну и, стало быть, хоть у них и были дочери, я никогда не пытался с ними познакомиться. Ни с дочерью Каррье, ни с дочерью Баро, которым было на четыре-пять лет меньше, чем мне, ни с дочерьми Сельса, которые были действительно очень красивы, но намного моложе меня. Дочери Берже было, наверно, на два года больше, чем мне, я никогда ее не видел. Нет, никогда я не пытался их увидеть. У меня были свои подружки.

Нужно сказать, что в том положении, которое я занимал, у меня было много времени. Я ухаживал за девушками не потому, что был донжуаном, а потому, что у меня было время. Восемь, девять часов в день! Я был свободен. Имел машину. Деньги. Вечера-сюрпризы, всякое такое… Я любил смеяться. И девушки любят смеяться. Если доведешь ее до слез, внимания не привлечешь. Я-то знал много девушек!

Ну вот, с той или с другой, но всегда семья меня принимала. Никогда не было такого, чтобы родители ставили препятствия нашим отношениям. Ни в одной семье не сказали: Как? экзекутор? О нет! Конечно, тот итальянец, когда узнал, что я экзекутор, он решил познакомиться с моим отцом. Чтобы узнать, было ли у меня положение, достойное его дочери. И все! Но не было такого, чтобы сказать: нет, мы запрещаем! И когда говорят, что экзекуторы женятся только в своем кругу, на дочерях экзекуторов, это полностью неверно. В итоге мать моей дочери, Симон, я встретил на Таити. И тут выяснился невероятный факт, невероятное совпадение, если такое придумать, никто не поверит: фамилия бабушки моей девочки была Гильотен! Я и вправду был предназначен для этой работы!

У меня было много времени, мне было легко ухаживать, но тем не менее я не бросал дела. Несмотря ни на что, у меня была голова на плечах. Меня в жизни всегда выручал дар зарабатывать деньги играючи. Всю свою жизнь я развлекался и при этом зарабатывал деньги! Коммерция у меня в крови. Уже в возрасте десяти лет, в детском лагере в Бен Чикао рядом с Медеа. Мама писала мне, посылала открытки. А я менял эти открытки на карандаши. Для меня эти открытки, когда я их уже получил, не имели большой ценности, а вот карандашами можно было пользоваться. И с другими ребятами я менялся, открытку на карандаш. Ведь карандаш — нужная вещь.

Позже чего я только не делал, чтобы заработать на жизнь без большого труда. Например, я занимался сбором лома. Я решил, вот, многим не хватает железа. В то время в Италии, в Японии не хватало железа, у них не было железных рудников: дефицит железа. Сейчас они этого уже не делают, а тогда они покупали железный лом. Продавать его было выгодно. Было два итальянских корабля, которые грузились железом по самые борта. У меня тогда, помню, был автомобиль 2CV. Однажды на краю дороги я вижу газовую плиту. Останавливаюсь, открываю багажник, загружаю плиту и уезжаю. Девушка, которая была со мной, удивленно спрашивает: «Что ты такое собираешь?» А газовая плита — это десять-двенадцать килограмм, из литого железа. Литье стоило тогда… кажется, 0,50 старых франков за килограмм. То есть в сумме от 7 до 10 франков, три-четыре литра горючего! Я покупал и продавал железный лом, вот и все дела. Позади бара был огромный двор. Я там устроил жуткую свалку старья. Когда у меня набиралось пять-шесть тонн лома, я приезжал на грузовике и продавал медь и железо оптом. А мальчишки сообщали мне: там-то я видел то, а там есть старый мотор… И оп! мы за ним ехали. Мотор от «Юника» был алюминиевый, это стоило дороже, чем железный лом, но — внимание! — нельзя, чтобы с ним вперемешку было железо. Поэтому мы ломали молотком. Я все это разделял, меня это забавляло! И я забирал алюминий. И все в таком духе. Мне это нравилось.

Потом в 1957 году я нанялся в охрану порта Алжир. От мола Бийяр, находившегося рядом с маслозаводом Тамзали, и до адмиралтейства, до набережной Транза все набережные Алжира составляли пять километров в длину. Нам платили морские компании. Нашей обязанностью было наблюдать за набережными и предупреждать кражи. Потому что кражи на набережных происходили и днем, и ночью: кражи машин, запасных колес, всего такого… Таким образом, нашей обязанностью было наблюдение. Мы присягали задерживать воров, но вместе с морской таможней мы были в первых рядах желающих попользоваться! На набережных были десятки тонн разнообразных товаров, сложенных во всех углах. Шло ужасное расхищение. Ящики фруктов, овощей, всего прочего. Я брал и отдавал. В итоге каждый день по двадцать кило картошки или чечевицы, горошка пли кофе я отдавал или Зоре, моей служанке, или друзьям, потому что дома нас было всего трое. Я никогда не продавал этих продуктов, я был счастлив доставить удовольствие несчастным. Я был, в некотором роде, социальным бандитом. В 1755 в Валенсии бедного Мандрина колесовали за те же действия!