Ю. Сушко - Владимир Высоцкий. По-над пропастью

Едва закончилось первое после летних каникул собрание в театре, Высоцкий подошел к Алле Демидовой, помахивая августовским номером «Юности»:

— Читал, читал. Поздравляю. Значит, ты хочешь сыграть Гамлета?

— Да. Хочу и буду.

— Ты подала мне хорошую мысль, Алла.

И ушел независимой походкой, не оглядываясь. Вечером подсунул журнал Золотухину, дескать, почитай откровения нашей Аллы Сергеевны «Почему я хочу сыграть Гамлета»:

«В свое время я собиралась репетировать Гамлета с Охлопковым. И вот телеграмма из Ленинграда, из группы «Гамлет». Естественно, я решила, что меня будут пробовать на Гамлета. Бросила все, полетела в Ленинград. Оказалось, вызывали на Офелию... Гамлет актуален всегда. Ведь Гамлет (может быть, это моя сугубо личная трактовка) — это, прежде всего, талант. Человек, которому дано видеть больше, чем другим. А кому много дано, с того много и спросится. Разве это не имеет отношения к извечной проблеме о месте художника в жизни, об особой ответственности таланта за все, что его окружает? О невозможности играть в прятки со временем?.. Вот почему Гамлет не может бездействовать, хотя знает, что это приведет его к гибели. И он решает: быть — вступает в бой».

Рассуждения Демидовой пришлись по душе Белле Ахмадулиной. Она сказала ей: «Это идея поэтов. Гамлет — поэт. А вы актриса — и в какой-то степени поэт...» Зато Владимира остро царапнуло это противоестественное, чуть ли не кощунственное, по его мнению, желание Аллы Сергеевны.

Позже он признавался, что хотел таксыграть Гамлета, чтобы никогда ни одной актрисе даже не приходила в голову мысль претендовать на эту роль. Офелия, Гертруда — пожалуйста, сколько угодно. Но Гамлет?!

Владимир Семенович долго пытался разгадать истоки «трансвеститной», крамольной идеи Аллы. В интервью болгарскому литератору Любену Георгиеву он высказывал предположение: «У них (женщин. — Ю.С. ) меньше интересных ролей... Ну, на таком уровне, может быть, леди Макбет в мировой литературе — и все!.. Гамлет не мог быть женщиной. Шекспир... написал мужчину!»

Своим Гамлетом Высоцкий Аллу Демидову убедил: он — лучше и лучший.

Во всяком случае, когда главный режиссер решил заменить Высоцкого на Золотухина, она «сочла за лучшее не участвовать в репетициях».

В Москве поклонники следовали за Мариной Влади по пятам. И какие! За ней увивались самые знаменитые, самые модные, самые именитые на ту пору кинорежиссеры, актеры, поэты, писатели, художники, успевшие привыкнуть к тому, что обычно именно к их ногам падали поклонницы, а не наоборот. В случае с Мариной им самим приходилось вспоминать подзабытые амурные хитрости юных лет, пыхтеть, пыжиться и напрягаться. Сергей Юткевич недоумевал: «Марина, здесь у ваших ног и лучшая проза, и лучшая поэзия, что вы еще хотите?»

Даже после того, как постоянным спутником Влади стал Высоцкий, преследования не прекращались. Но что толку? С появлением Владимира Марину внезапно окружила прозрачная, но абсолютно непрошибаемая стена.

Весьма популярный в те годы прозаик Анатолий Гладилин отнекивался: «У меня никакого романа с ней не было. Мне просто очень льстило, что Марина Влади со мной дружит, ну а ей, видимо, требовалось, чтобы около нее были какие-то люди, которые смотрят с обожанием, как-то ей помогают, развлекают... Когда мы с Мариной где-то появлялись, я же видел, какой ажиотаж вокруг начинался. Помню, когда я впервые привел ее в ресторан ЦДЛ... тут же пронеслось: «Посмотрите, в пестром зале сидит Гладилин в своем старом свитере, а рядом с ним Марина Влади!..»

Разумеется, Марина не только ходила по ресторанам. Анатолий Гладилин завлекал ее своими друзьями. Водил в гости к Григорию Горину (малоизвестному тогда сатирику), который угощал их настоящим грузинским ужином, потом к друзьям-физикам, затем в легендарное Переделкино на дачу Валентина Катаева. «Живой классик», «любимый ученик самого Бунина» суетился, долго разжигал костер, созывал народ. Вместе с народом появился и Евтушенко. Когда Гладилин предложил Марине возвращаться в Москву на его допотопном, конечно же, «Москвиче», Евгений Александрович встрепенулся: «Никогда не оставлю Марину Влади наедине с Гладилиным! Еду с вами!»

Но имя главного сердцееда Москвы с сибирской станции Зима так и не перевесило чашу весов в его пользу. Осознав свое фиаско, Евтушенко вынужденно сделал дарственную надпись на своем очередном сборнике «Идут белые снега»: «Марине и Володе, чтобы, даже разлучаясь, они не разлучались никогда. Ваша любовь благословенна Богом. Ради него не расставайтесь. Я буду мыть Ваши тарелки на Вашей серебряной свадьбе. Женя Евтушенко».