Николай Пустынцев: Сквозь свинцовую вьюгу

«Нет, — думал я, — никогда не убить фашистам жизнь. Фашизм погибнет в развязанной им войне, а наш народ, наша Родина будут жить вечно».

От станции Елец рукой подать до того села, где проживала моя семья. Всего каких-то восемьдесят километров. Я живо представил себе жену, учительницу сельской школы, с двумя малолетними детьми. Хлопотно ей сейчас. В разгаре уборочная. Наверное, уже собрала школьников и ушла в поле помогать колхозникам. Как хотелось хоть на минутку вырваться к ней, приласкать, ободрить: «Видишь, какой я, солдат твой. Не печалься, родная, счастье мирной жизни вернется к нам. Мы завоюем его».

В сумерках эшелон остановился на полустанке, неподалеку от станции Хомутово. Орловская земля! Здесь дали приказ разгружаться. Дальше предстояло следовать в пешем строю. Погода испортилась. Набежали серые дымчатые тучи. Стал накрапывать дождь. Солдаты спешно выносили из вагонов ящики с патронами, ротное имущество, все это укладывали на повозки.

Уже совсем стемнело, когда бойцы, разобравшись в колонну по четыре, стали двигаться по проселку. Шли всю ночь. Временами впереди нас северо-западная окраина неба вспыхивала красноватым заревом и доносился отдаленный гром. Фронт был где-то совсем рядом.

Утром остановились на привал в наполовину сожженной деревушке. Тяжелый запах тления стоял в воздухе. На одной из улиц, в канаве, лежал распухший, зловонный труп коровы.

Старший политрук принес в роту дивизионную газету. Послышались нетерпеливые возгласы:

— Ну, что там новенького?

— Что со Сталинградом?

Номер был свежий: только вчера его отпечатали в эшелоне. В сводке Совинформбюро все то же: отход наших войск, оставленные населенные пункты.

С собой на передовую я захватил томик Владимира Маяковского. Солдатам нравятся его яркие, зажигающие стихи. Сегодня на привале зачитал отрывок из поэмы «Хорошо!» — девятнадцатую главу.

Солдаты сгрудились вокруг меня. Никто не произнес ни слова. Все внимательно слушали, и мне казалось даже, что многие повторяли вслед за мной:

Солдаты улыбались. Но лица суровели, когда поэт напоминал, что мы строим нашу счастливую жизнь в окружении злобных врагов, мечтающих уничтожить нас.

Однако империалистам не удастся осуществить их злодейские планы. Мы свою Родину будем защищать до последней капли крови.

— Правильные слова! — не дослушав, сказал Давыдин и даже скрипнул зубами в ярости: — Вот именно: «сотрем в порошок»!

* * *

Поздно вечером, когда рота находилась на марше, лейтенант, подойдя к бойцам, сказал:

— Завтра прибудем на передовую.

Я представлял себе передний край в виде длинной изломанной линии траншей с блиндажами и дотами, с пулеметными амбразурами, обнесенной колючей проволокой. Мне казалось, что на передовой непрерывно трещат пулеметы и что пространство вокруг окопов перепахано снарядами, изрыто фугасными бомбами. Каково же было мое изумление, когда рано утром разведрота подошла к лесной опушке и лейтенант, стирая с лица пот, произнес с видимым облегчением:

— Ну, вот и прибыли...

Вокруг ничто не напоминало о войне: густой молодой лес, то там, то сям, словно свечки, белели стволы березок. На кустах лещины бойцы отыскали много спелых, вкусных орехов.

— А где противник? Где наши траншеи? — спросил я.

Ягодкин насмешливо пожал плечами:

— Эх ты, чудак человек! До немца еще целых три километра. Слышишь, как он из своих пулеметов постреливает. Без роздыху, стервец, шпарит. Там и окопы отрыты. Пехотинцы оборону заняли. А мы здесь будем окапываться. Поближе к штабу.

Поднявшись на пригорок, смотрю на гребень рыжего, выгоревшего от солнца холма. Значит, там передний край, там сидят теперь наши стрелки-пехотинцы. Только вчера я видел этих запыленных парней. Они шли вразнобой по проселку, с потными усталыми лицами, с винтовками за плечами, с толстыми скатками шинелей, тяжелыми подсумками и казались мне самыми обыкновенными, ничем не примечательными. А сегодня они в траншее переднего края! Как я им завидую!

— Что вы там размечтались? — донесся до меня голос старшего сержанта Дорохина. — Идите сюда! Сейчас будем землянки рыть.

Солдаты собрались на поляне. Пришел лейтенант. На его худом лице светится улыбка. Редко таким видишь командира. Присев на траву, развернул перед нами карту. Я увидел красную извилистую линию обороны. Она проходила перед деревней Озерна.