Николай Пустынцев: Сквозь свинцовую вьюгу

— Ну, погоди, стервец! — Давыдин, присев на колено, прицелился и выстрелил вдогонку. Один фашист рухнул на землю. Другой поднял руки. Давыдин подбежал к нему и занес над головой приклад автомата. Фашист съежился, закрыл лицо руками.

— Лешка, опомнись! Лежачего не бьют! — закричал Лыков и схватил товарища за руку.

Тяжело дыша, Давыдин отер рукавом лоб:

— Эх ты, благодетель! Да их всех в распыл надо!

Наша машина в центре Кривичей.

— Тра-та-та... Тра-та-та! — бойко отстукивают пулеметы, установленные в кузове. Немцы в панике удирают. Около четырех десятков гитлеровцев захвачено в плен. Сейчас их конвоируют по проселку в тыл. Все они грязные, обносившиеся, давно не бритые. Эх и хорошим же уроком был для них Сталинград! Всюду и везде мерещатся им «котлы», окружение, дуло русского автомата. Вот и спешат поскорей унести ноги. От наших передовых частей успели они драпануть на целых 65 километров!

Над головой блеклое от зноя небо. Настоящее пекло! Но откуда этот противный ноющий звук? Я взглянул вверх и обомлел: в светлой лазури парил черный самолет. Нет, неспроста прилетел, разбойник!

Идет третий час пополудни. В небе опять пустынно и тихо. Внезапно тишина разорвалась пронзительным воем и свистом. Из-за леса на бреющем вынырнули три «мессершмитта» и, поливая деревню ливнем пуль, сделали три захода.

Забегаем в хату, прячемся где попало. С резким стуком и хрустом стальные шмели впиваются в деревянные стены, в печку. Падает на пол отбитая штукатурка.

Лыков забрался под лавку.

— Братцы! — Голос Андрея смешливый, неунывающий. — Вот попадет в тебя какая-нибудь шалопутная пуля — прямо под лавкой в боженькино царство попадешь. Спросят: где погиб славный гвардеец Лыков? Сказать стыдно: в избе, под лавкой.

После третьего захода «мессеры» улетают. С улицы прибежал запыхавшийся Давыдин:

— Лейтенанта ранило!

Во дворе, рядом с окопчиком, лежит наш командир. Лицо его сразу поблекло, осунулось, иссиня-черные прядки волос свалились на лоб.

Достали индивидуальные пакеты, сделали перевязку. Пуля угодила лейтенанту в бок. Дело серьезное. Надо немедленно везти в медсанбат.

С тревогой глядим на небо. А вдруг опять «мессеры»? Раненого положили в кузов. Приподняв голову, он зашептал:

— Начнет обстреливать — разбегайтесь. А мне уж, видно, так положено.

Выехали на дорогу. Все глаза устремлены на небо. Только бы успеть проскочить до прилета «мессеров»! Водитель жмет на всю железку.

Вот и знакомая деревушка. Дорога запетляла в молодом осиннике. Теперь уже не взять нас «мессеру»!

Давыдин склонился над раненым:

— Отвоевались, товарищ лейтенант. Пока вылечитесь — и войне конец.

Старший сержант Фома Рыженков недоверчиво покачал головой:

— Нет, Лешка, еще воевать да воевать... Вытурим немца со своей земли, потом в другие страны пойдем. Надо с корнем эту фашистскую заразу вырвать. Навсегда!

Июль 1944 года. Пламя войны полыхает в Западной Белоруссии. Солнце меркнет от дыма пожарищ.

По Брестскому шоссе безостановочно идут колонны бойцов. Громыхают гусеницы танков, тягачей, самоходных пушек. Скорей к Бресту, к границе! Эта мысль владеет каждым из нас.

22 июля дивизия завязала бои непосредственно на подступах к городу. Эскадрильи краснозвездных «илов» сбрасывают на позиции противника сотни фугасных бомб. Город окутан бурой завесой пыли и дыма.

Крепко доставалось гитлеровцам от наших У-2, прозванных на передовой «кукурузниками». «Кукурузник» появлялся внезапно, летел низко, и, когда доносился стрекот его мотора, схожий с шумом швейной машины, одновременно сыпались и бомбы.

Однажды «кукурузник» помог нам захватить «языка». В поиск направили группу сержанта Пшеничко. Ночью разведчики проникли в хуторок, занятый немцами. Над хутором затарахтел «кукурузник» и сбросил фугаски.

С криками: «Ньюмашине!» [11] Швейная машина — гитлеровцы в панике стали разбегаться. Один из них, спасаясь от «кукурузника «, забежал во двор как раз того дома, где засели разведчики. Его быстро скрутили.

Все дороги, ведущие к Бресту, гитлеровцы заминировали. Мины понатыканы всюду: и на шоссейных трактах, и на узеньких тропках, петляющих среди луговой поймы, и на железнодорожных насыпях. Всюду притаилась смерть. Берегись! Сделаешь неосторожный шаг — взлетишь на воздух!

И стал нашим незаменимым спутником в разведке миноискатель. Только один сержант Пшеничко все от него отмахивался: