Ян Парандовский, много и с упоением рассказавший о внешних механизмах, заводящих главный писательский мотор, не писал, насколько помнится, почти ничего о Джойсе. Рембо предлагал нормальному писателю «разрегулировать все свои чувства». Джойс обострил их до предела, наделив невероятной восприимчивостью. Слова его текстов будто бы разгонялись, как частицы в магнитном поле, и набирали энергию, не только увлекающую читателя — они разрушали свой носитель.
Джойс терял зрение, его выедало изнутри, но только так и можно было сделать то, что сделал он. Разумеется, метафоры конструировать легко, и у всех многочисленных болезней Джойса были совершенно материальные причины, однако так же явно, что и не только они. При обширной «гисториа морби» чтение самых физиологичных, самых слизистых фрагментов его прозы поражает именно здоровьем, стойкостью интереса ко всему, что держит человеческий состав, ко всему о плоти и разуме, которые неустанно перекликаются друг с другом. И все же он словно теряет этот состав, написав две эти книги, не думая и не тревожась больше ни о чем. Последний год он существует будто по недоистраченной привычке. Даже о Лючии он тревожится уже через силу. Возможность ареста всей семьи гестапо на границе из-за кое-как оформленных документов, похоже, практически его не волнует. То, что вызвало к жизни эти тексты и заставило Джойса жить ради них, истратило его до самого конца, до последней капли сил и благодетельно прекратило его бытие, одновременно оставив его в памяти современников и передавая все дальше.
Еще одним из наиболее таинственных обстоятельств, плохо поддающимся любым биографическим исследованиям (не случайно современники и даже собеседники, ощущая титанизм его дара, не смогли даже краем глаза взглянуть в этот невероятный механизм), является работа сознания самого Джойса. Реконструкция любого творческого сознания до сих пор задача невозможная, а описание его мало что может добавить. Джойс выглядит обывателем, городской плесенью, Человеком-в-очках-и-шляпе, живущим по тем же законам, что и все.
Однако если поглядеть на него через волшебные очки, то мы увидим пылающий, раскаленный, яростно вибрирующий резец, стягивающий на себя все земные поля и так же яростно их рассекающий. Он проверяет на прочность всё. Дружба, товарищество, соратничество, семья, любовь, нравственность, право, вера, патриотизм — всему этому выносится не общий, а скорее сводный приговор: в нем собраны все дополнения к тому общему закону, который так страстно желали вывести романтики и все возможные комментарии, набиравшиеся реалистами.
Он страстно хотел, чтобы его читали. Он добивался этого. Но труднее всего делать это вместе с ним: Джойс хотел, чтобы его читатель одновременно видел и слово, и событие, «следил заходом показывания» (М. Хайдеггер). Сэмюел Беккет советовал читателю смотреть и слушать, стать соучастником. Джойс написал свой супертекст и еще при жизни стал его частью. То же происходило и будет происходить с любым, кто доверяет себя этому чтению. Оно может занять всю жизнь и даже стать ею. Имеются свидетельства.
Автор считает неотменимым долгом искренне поблагодарить всех, без кого книга не появилась бы. Прежде всего это Сергей Сергеевич Хоружий, Григорий Иванович Кружков и Екатерина Юрьевна Гениева.
Особая благодарность — Дмитрию Львовичу Быкову за научение, веру и помощь, а также за высокие примеры литературного труда;
Нине Александровне Протопоповой — за неоценимую и многократную помощь в работе;
Арону Абрамовичу Брудному — за бескорыстное одобрение и предоставление замечательных материалов;
Марине Веанировне Земляных — за дружескую критику, профессиональные консультации и духовную близость;
а также печально многим из тех, кто расстался с автором прежде, чем он успел выразить свою признательность ученика, приязнь друга и просто любовь.
Дом на Брайтон-сквер, 41, где родился Джойс
Отец — Джон Станислаус Джойс
Джеймс (Санни Джим) в шесть лет
Семья Джойсов в 1888 году. Слева направо: дядя отца Уильям О’Коннел, Джеймс, мать, отец
Бельведер-колледж
Джойс — студент
Дублин во времена молодости Джойса
Национальная библиотека
Уильям Батлер Йетс
Леди Грегори
Джордж Рассел (А. Е.)
Джордж Мур
Театр «Аббатство»
Джон Миллингтон Синг
Башня Мартелло в Сэндикоуве
Оливер Гогарти
Станислаус Джойс
Нора Барнакл, будущая миссис Джойс
Триест в начале XX века
Итало Звево
Гарриет Уивер
Джойс танцует . Рисунок Д. Хармсворта
Нора с детьми. 1914 г.
Джойс в 1915 году
Леопольд Блум. Рисунок Дж. Джойса
Путь Блума по Дублину. Рисунок Дж. Джойса
Джойс в Цюрихе. 1915 г.
Амалия Поппер
Обложки книг Джойса
События «Блумова дня» (16 июня 1904 года) в изображении художника Дж. Райена
Джойс в 1929 году. Фото Дж. Эббота
Джойс в Цюрихе. 1918 г.
Марта Фляйшман с любовником, инженером Р. Хитпольдом
Дом Джойса в Париже
Рабочий кабинет Джойса
Английские писатели в Париже. Слева направо: Эзра Паунд, Джон Куинн, Форд Мэдокс Форд, Джеймс Джойс
Семья Джойса в 1924 году
Рекламная листовка к дню выхода «Улисса»
Джойс и Сильвия Бич в магазине «Шекспир и компания»
Нора Джойс в 1920-е годы
Джойс после серии офтальмологических операций
Фрэнк Бадген
Вирджиния Вулф
Генри Миллер
Сэмюел Беккет
Томас Элиот
Валери Ларбо
Жан Кокто
Джойс и Поль Леон
Джеймс Стивенс, Джойс и тенор Джон Салливан в Париже
Бракосочетание Джойса и Норы. 1931 г.
За пианино
Джорджо Джойс с женой Хелен Флейшман
Джойс с внуком Стивеном
Портрет Джойса работы К. Бранкузи
Правка «Поминок по Финнегану»
Джойс в Цюрихе. 1938 г.
Последнее фото писателя
«Анна Ливия Плюрабель». Фонтан в Дублине
Памятники Джойсу: в Триесте,
в Дублине,
на могиле в Цюрихе
Карикатура французского художника Сезара Абена на Джойса — своеобразный эпиграф к творчеству писателя
ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА ДЖ. ДЖОЙСА
Читать дальше