Станислав Ваупшасов: Партизанская хроника

Рядом со мной у окна вагона стоял Николай Архипович Прокопюк, работник посольства. Я взглянул на него: он был белее бумаги, дышал хрипло, с трудом…

Второй югослав бросил свою ношу на землю, плюнул немцу в лицо и что-то крикнул. Тогда подскочили еще три фашиста и хладнокровно расстреляли югославов.

— Гут, — послышался голос начальника охраны нашего поезда.

Мы обернулись. На нас глядел, усмехаясь, такой же гитлеровский убийца. Мы не слышали, как он подошел. Было ясно, что он с удовольствием расстрелял бы нас, не имей мы дипломатической неприкосновенности.

Шли дни, а наш состав стоял в Нише. Его загнали в тупик. Против состава возвышался многоэтажный корпус табачной фабрики. Начальник охраны поезда часто уходил в город пьянствовать, и нам иногда удавалось выйти из вагона. Однажды через открытое окно в купе влетела папиросная коробка. Я не решался ее поднять, подозревая очередную издевку охранников. Ведь они, зная, что мы сидим без курева, нередко пытались разыгрывать нас: выкурив папиросы, аккуратно заклеивали пачку и подкидывали нам.

Я толкнул коробку ногой и почувствовал: не пустая. Перекладывая папиросы в портсигар, я увидел записку. Убедившись, что поблизости нет охранников, развернул ее, прочитал. Она была написана на ломаном русском языке. В ней передавались привет и краткое сообщение последней оперативной сводки Совинформбюро. Это были первые вести о Родине. Спрятав записку в карман, я высунул голову в окно, осмотрелся. Никого нет, только в конце состава грелись на солнце гитлеровцы. Я тотчас же показал записку товарищам.

На следующий день, когда на табачной фабрике загудела сирена на обед, мы с Николаем Архиповичем прогуливались неподалеку от состава. Из ворот фабрики группами выходил народ. Парень и девушка отделились от толпы и, прислушиваясь к нашему разговору, остановились в стороне. Распознав в нас советских людей, девушка, проходя мимо, бросила две пачки папирос и на чистом русском языке прошептала:

— Фашистов разобьем!.. Выйдите вечером, если сможете.

В вагоне Прокопюк разорвал пачки и нашел новые московские сообщения. В то время мы не могли слушать радио, и передачи югославских патриотов были для нас очень дороги.

Так почти каждый день мы получали сводки о положении на фронте, пока не выехали из Ниша.

Следующая остановка была в Софии. Жители города, узнав, что проезжает советская миссия, стали собираться на вокзале. Начальник охраны оцепил наш состав несколькими рядами эсэсовцев, а сам бегал по станции, торопя железнодорожников скорей подавать паровоз…

Через несколько дней мы избавились от фашистов. На турецкой границе нас встретил советский представитель. Еще два дня — и мы на турецко-советской границе. Пограничник улыбается и дружески кивает нам.

Мы на Родине!

Ранним утром 15 сентября 1941 года наша миссия прибыла в Москву. Когда я оставлял столицу, стоял цветущий май, на бульварах и скверах веселой гурьбой бегали детишки. Теперь Москва стала строгой и суровой: всюду виднелись противовоздушные сооружения, на окраинах столицы — противотанковые рвы, надолбы, «ежи». Вся Москва, от мала до велика, трудилась на оборону. Рабочие, служащие, инженеры, писатели, артисты вступали в народное ополчение и истребительные батальоны. Москва — сердце страны — превращалась в грозный бастион.

Из города беспрерывным потоком выезжали автомашины: шла эвакуация детей, женщин, стариков.

Прямо с вокзала я поехал в свой наркомат. Отчет о проделанной работе не занял много времени. Руководство было хорошо осведомлено о результатах моего пребывания за рубежом. Поблагодарили за службу и сообщили, что меня вызывает один из начальников управления Наркомата внутренних дел, генерал Григорьев. Направился, не откладывая, прямо к нему. Генерал принял сразу же.

— Где хочешь воевать? — спросил он. — На Украине или в Белоруссии?

Речь шла о работе в тылу врага. Я выбрал Белоруссию. С нею у меня связана половина жизни. В гражданскую войну я два года сражался там на Западном фронте, пять лет провел в партизанских отрядах в западных районах, после учебы, на исходе 1929 года, был направлен в Минск и служил в нем и других городах Белоруссии до середины тридцатых годов.

Генерал Григорьев должен был знать все это из моего личного дела.

— Помню-помню, — сказал он, — ты же теперь почти коренной белорус. Отлично. Пойдешь туда не один и не вдвоем, а во главе разведывательно-диверсионного отряда численностью человек восемьдесят. Отдохни денек с дороги и поезжай в Подмосковье, где по заданию ЦК партии готовятся кадры для заброски в тыл противника. Изучи людей, сформируй себе отряд и приготовься к десантированию.