Роберт Твиггер - Злые белые пижамы

— Вранье, вранье, вранье! — завопили мы в один голос. Первоначальное сочувствие перешло в цинизм.

— Ну конечно, ребята, я специально упал с лестницы… — пробормотал расстроенный Адам.

— Следующий, — сказал Толстяк, очевидно, желая покончить со списком травмированных как можно быстрее.

Несколько позднее «Раковый корпус» стал косвенной причиной одной из Адамовых травм. В одно утро он пришел, прихрамывая и вздыхая. Я думаю, что его пристрастие к показным страданиям было одним из тех качеств, которые раздражали окружающих даже больше, чем его привычка жалеть себя.

— На этот раз что? — спросил Билл.

— Я упал с байка. — сказал драматически Адам.

То же самое он повторил и на встрече с Толстяком.

— Он придуривается! — в один голос сказала вся группа, в то время как Толстяк слушал детальное изложении Адама.

— Ну конечно, ребята, конечно — как будто я хотел ушибить носок специально.

Рэм, чье знание английского языка обычно не позволяло ему достаточно быстро понять, о чем идет речь, на этот раз моментально схватил суть: «Ушибленный носок?!» — сказал он скептически.

Но не все так себя вели. В один из дней я записал в дневник единственную фразу, которая говорила многое о том, как прошли тренировки: «Вторник, 20 августа. Сегодня Крейг плакал от боли.»

День показательных выступлений надвигался неумолимо, и мы стали репетировать выход. Это было нетрудно для копов и тех, кто был в армии, но я никогда раньше не маршировал. Я нашел это дело потрясающе легким по сравнению с теми сложнейшими техниками, которые мы должны были демонстрировать во время выступления. Я даже стал немного топать ногами, когда мы без конца ходили вокруг татами, чтобы это было больше похоже на военный парад.

— Прекрати топать ногами! — сказал Андо-сенсей. — Ты же не в ботинках!

Круг за кругом мы маршировали и бегали с удвоенными усилиями. Я старался держаться в группе, а не в одиночестве и не работать с партнером. Да, — я думал, — теперь я понимаю, в чем привлекательность армии, маршировать в толпе, четко выполнять команды — нет технической сложности! Маршировать было лучшей и самой приятной частью всего шоу.

Как раз в этот момент мои неуклюжие страховки раскритиковали. Я страховался, стараясь пригнуться к земле как можно ниже, и слишком спешил, а также был недостаточно расслаблен. Мастард требовал от меня делать верхнюю страховку снова и снова, но думаю, что я делал в результате только хуже и хуже. Частью потому, что был травмирован, а частью потому, что у меня был неправильный образ того, как легче сделать верхнюю страховку. Японцам в этом смысле проще. Андо сказал, что я должен совершенствоваться, делая страховки вперед, прежде чем переходить к верхним. «Ты должен делать одни и те же движения», — сказал он. На его уроках, которые были тщательно построены и хорошо продуманы, я чувствовал, что действительно сильно улучшаю свои навыки. Он смотрел, как вы делаете упражнение, тряс головой, если что-то было не верно, и заставлял вас принять правильную позу, чтобы вы могли поймать верное ощущение. С Робертом Мастардом все, что бы я не делал, раздражало его. «Я выбью этот снобизм из тебя!» — ворчал он. Впервые я понял, что скорее всего, его просто раздражал мой «снобистский» английский акцент! Очень плохо, подумал я. Мы слишком нетерпеливы, похоже, эта болезнь всех иностранцев, кто учится в Японии. Они осознают, что не могут оставаться в Японии вечно, и поэтому им не терпится научиться всему и побыстрее. «Каждый день просто еще одна тренировка», — говорил Чида-сенсей. — «Это не день номер три или сто три.» Но это именно то, как мы чувствовали процесс, и когда заполняли журнал группы, пишущий обычно провозглашал с триумфом в голосе: «сотый день, всего сто восемьдесят семь дней до окончания курса!»

Я почувствовал, что что-то не так. Бен уехал раньше, чем я, но когда я приехал в додзё, его все еще там не было. Он уехал на своем печально известном мопеде. Я собирался уже было пойти переодеться, когда ввалился Бен, кровь сочилась через одну из его кроссовок. Он, разумеется, плакал.

— Знаешь, что было? — сказал он, всхлипывая.

— Ты попал в аварию.

— Машина переехала мою ногу!

— Я не удивлен, потому что они у тебя громадные, — затем я немного смягчился. — Ты сильно пострадал? Сломал что-нибудь?

Бен отрицательно потряс головой. Затем пришел Даррен и неожиданно проявил изрядную долю сочувствия. Мы сняли кроссовку, его нога представляла собой сплошной синяк, однако кости, похоже, были целы. Он ушел делать рентген. Бен заслужил себе два дня в сейдза. Оямада решил, что Бен сидит в сейдза в качестве наказания за мелкое нарушение, и пнул его, когда проходил мимо в начале тренировки. Потом ему сказали, что Бен повредил ногу и занимается митори гейко, наблюдением. Оямада не извинился — мастера боевых искусств никогда не извиняются и редко объясняют свои действия, но он выразил сочувствие несчастью Большой Ноги.