Роберт Твиггер - Злые белые пижамы

Я мог бы перечислить целый список моментов, составляющих неприглядную, неприемлемымую сторону японского будо . Сакума, которого постоянно пинали каждый раз, когда он пытался сделать технику, Бен, которого заставили делать кроличьи прыжки, пока он не потерял сознание на жаре, жестокое обращение Фуджитоми с Дэнни, в результате чего последний постоянно травмировал себе колено и вот теперь еще бессмысленное насилие над Кикучи.

Были и другие травмы, полученные в ходе шоу: один японец сломал себе плечо и его увели, залитого кровью и с торчащим из пижамы куском кости. Также сломанная лодыжка Кимеды, и несколько других переломов и растяжений. Но это были честные травмы, полученные не в результате чьего-то злого намерения. Это были просто случайности, а не наказание в тюремно-лагерном стиле.

Когда мы вернулись с шоу, у Криса была еще одна плохая новость. Малыш Канчо умер и всплыл кверху брюхом. Мы похоронили его внутри большой бутылки из-под сакэ. Достойный конец великого учителя. Бен предлагал заспиртовать его для потомков, но мы все были против — у нас и так в комнате было слишком мало свободного места. С трогательной почтительностью бутылка была помещена в один из громадных пластиковых мусорных баков напротив Фуджи Хайтс.

Октябрь — ноябрь

Должен признаться, я потерял контроль над классом. В классе учится всего двадцать девочек, но, тем не менее, я умудрился потерять над ними контроль. Есть четыре школьницы, которым я не нравлюсь. Они не хотят говорить и слова по-английски. Когда я говорю на японском, они смеются и утверждают, что не могут разобрать ни слова. Эти четверо заразили своим отношением других учеников, и если я и имел какой-то авторитет раньше, то теперь он практически испарился.

Мой метод изучения английского языка, если это, конечно, можно назвать методом, опирался на предположение, что студенты меня любят, и это, вкупе с естественным желанием учеников получать хорошие оценки, относительно дисциплинировало класс. Иногда, конечно, становилось немного шумно, но ничего такого, с чем бы я не смог справиться. Я всегда старался сделать уроки интересными, причудливыми и необычными. Мне нравилось думать, что именно на такие уроки я хотел бы ходить. Я хотел развить их воображение, заставить их думать, и дать им свободу, в которой им отказывали учителя, придерживающиеся более традиционного подхода. Внезапно выяснилось, что никто не интересуется моими «интересными» уроками. Я был непопулярен. Даже те девочки, которые меня любили, теперь были настроены негативно, поскольку я вышел из терпения, безнадежно пытаясь вернуть контроль над классом.

Я кричал и бесновался. Пользуясь их незнанием английского языка, я грязно ругался и скоро понял, что возненавидел эту школу. К счастью, предводительница четверки, семнадцатилетняя Наоко, была непривлекательной. Если бы она была красавицей, это было бы последней соломинкой.

Один раз я видел, как Наоко ласкает свою грудь, как бы взвешивая ее.

— От этого она у тебя больше не станет, — сказал я раздраженно.

Я стал ходить в школу другой дорогой, чтобы не смешиваться с толпами девочек в матросских костюмчиках.

Это было уже просто смешно! Что бы в таком случае сделал Чида сэнсей? Или Шиода? Или Роберт Мастард? Одна фраза, которую сказал Билл, застряла у меня в памяти: «Мы не можем жить в страхе.» Поскольку я боялся девчонки-подростка, я обратился к господину Вада за советом.

— Ты можешь вынудить Наоко не приходить на твои уроки, — сказал он

— И что тогда будет?

— Тогда она завалит английский язык.

— Это что, большая проблема?

— Если она завалит английский язык, она будет исключена из школы.

А вот это, как я знал, будет очень большой проблемой. Если девочку исключают из высшей школы на ее второй или третий год занятий, ей будет очень трудно поступить в другую школу, если вообще возможно. Она не закончит школу вместе со своими друзьями, а в Японии твои друзья по старшим классам — это единственные друзья на всю жизнь. Это было то, что я себе сказал. И я подумал, что если я подведу ее и позволю ей испытать все последствия: гнев родителей, низкооплачиваемую работу и отвращение к англичанам, как к народу на всю оставшуюся жизнь. Все хотели, чтобы я так поступил. Я чувствовал себя, как Мартин Шин в «Апокалипсисе сегодня», где он получил приказ убить Марлона Брандо, но все время откладывал исполнение приказа. «Все хотят, чтобы я это сделал, — говорит Шин. — Даже джунгли хотят, чтобы он умер.»