Херберт Бергер - Злые пьесы

Я пишу, потому что мною движет любопытство. Мне любопытны люди, их ситуации и истории. Когда я читаю или пишу, я пытаюсь удовлетворить свой интерес к жизни. Ведь и писание, и чтение — это возможность пожить жизнью других, даже сделать ее своею, накопить в себе много жизней. Так можно достичь возраста Мафусаила, независимо от того, сколько проживешь на самом деле.

Когда я начинаю новую историю или пьесу, я словно бы вступаю в неизведанную страну. Впрочем, это не значит, будто я совсем не знаю, что меня там ожидает, ведь многое мне уже известно. Иногда я вполне представляю, какие повороты будут у этой истории или как она закончится, какие герои или чудовища встретятся мне по пути. И все же передо мной — карта со многими белыми пятнами и с несколькими точками моего маршрута, передо мной — terra incognita, которую я пытаюсь исследовать, создавая свои книги.

Меня не следует причислять к моралистам, ведь любопытство — никакая не добродетель. И хотя в моих пьесах заходит речь и о политике, и о морали, я не претендую на то, чтобы исправить своими книгами этот мир или хотя бы одного человека. Писатели, которые ставят себе такие цели, прибегают к более жестоким средствам и художественным провокациям, чтобы как следует встряхнуть человечество. Мне это не по душе. Я вижу в этом принуждение. Мне достаточно, чтобы у моих пьес были читатели и зрители, которые разделили бы со мной мое любопытство. Что такое — наша реальность? Как из нашего опыта складываются наши взгляды? Как соотносятся друг с другом истина и действительность? Каковы люди на самом деле? Воистину, это ужасно любопытные вопросы.

Курт

Моника

Почтальон

1-й полицейский

2-й полицейский

Труп

Просторная, обставленная в старинном немецком стиле комната, посередине массивный стол на ковре, кресла. Две двери. Тяжелые занавеси задернуты. Полумрак. В углу горит торшер. На кушетке лежит фрау Вирц. Она мертва. Рядом на полу обронена трость. Мониканаклоняется над покойной, приподнимает и отпускает ее руку, та безжизненно падает. Моникаберет трость и сильно ударяет ею по полу, потом быстро обшаривает все в комнате, аккуратно ставя все вещи на место. Снова с силой ударяет в пол тростью. Раздается звонок. Моникавыходит, возвращается вместе с Куртом.

Моника: А ведь я-то могла сюда и не заглянуть!

Курт: Мне, понимаешь, одеться-то надо было? А что случилось? Оглядеться-то насчет чего решила?

Моника: Старуха окочурилась.

Курт: Да что ты?

Моника: Смотри!

Курт: Не буду смотреть, не могу я смотреть на покойников. Давай-ка позвоним доктору и в похоронное бюро! Это их дело.

Моника: Подожди, сначала надо хорошенько тут оглядеться.

Куртиспуганно таращит глаза, стараясь даже случайно не наткнуться взглядом на покойницу.

Курт: Она на кушетке?

Моника: Да.

Курт: Хорошенько оглядеться… Как ты думаешь, что можно забрать? Но только чтоб никто не заметил.

Моника: Да хоть все. Она жила одна. Кто знает, может, я унаследую все ее вещи. Это было бы по справедливости. Пять лет я тут на задних лапках прыгала, и так и сяк ей прислуживала.

Курт: Оглядеться-то насчет чего решила?

Моника: Настоящий мужик не тратит попусту времени на расспросы. Да разве ты мужчина!? Ну что ты стоишь тут и трясешься?

Курт: Ну и что ж, что трясусь. Труп все-таки, жутковато как-то. И потом, что-то я не пойму. Если тебе и так все достанется, то зачем…

Моника: Сначала надо найти завещание, тогда увидим. Ключ от сейфа у нее на шее.

Курт: И я должен его снять… Ох…

Моника: Да не трусь ты!

Курт: Тебе бы работника морга в мужья!

Моника: Цыц!

Моникарасстегивает платье на фрау Вирц, снимает с ее шеи ключ, идет в соседнюю комнату, Куртследует за ней. Через некоторое время они возвращаются. Моникакомкает лист бумаги.