Херберт Бергер - Злые пьесы

Курт: Нет, я не могу, не могу.

Моника, вздыхая, принимается за работу одна, закатывает труп в ковер.

Моника: Пойди-ка в ту комнату. Там возле двери висит склянка со святой водой. Налей немного в какую-нибудь бутылку.

Курттяжело и безвольно ступает к двери, ведущей в соседнюю комнату.

Моника: Хоть какой-то обряд надо все-таки над ней совершить.

Занавес

Куртв мужском белье стоит в комнате, у Моникив руках женское платье. Стол и кресла стоят на прежних местах, ковра нет.

Курт: Нет, нет! Я не хочу больше, не могу!

Моника: Я не понимаю тебя, Куртик, просто не понимаю!

Курт: Никогда больше не надену этот наряд! Это все равно, что…

Моника: Все равно что — что?

Курт: Не знаю.

Моника: Зато я знаю, что случится, если ты его не наденешь. В доме уже сплетничают. «Я давно не видела фрау Вирц, она больна?» Вот что говорят эти любопытные бабы. Сегодня перед обедом ты должен выглянуть из окна, когда я приду домой с покупками.

Курт: Прошу тебя, Моника, прошу тебя, прекратим это! Это добром не кончится, говорю тебе, добром не кончится.

Моника: Уже три месяца все идет хорошо, почему ты боишься? Все в порядке!

Курт: Ничего не в порядке, совсем ничего, я чувствую это. Дай мне брюки!

Моника: Хорошо, вот твои брюки, надевай и пойдем в полицию. Во всем признаемся.

Она бросает ему брюки, Куртвлезает в них.

Курт: Во всем признаемся.

Моника: И сядем в тюрьму, а деньги мы должны будем выплатить.

Курт: Зато наступит конец всему этому.

Моника: Да, конец наступит. Вполне возможно, что на нас повесят еще и убийство.

Курт: Не запугивай меня! Они все поймут, когда выкопают труп.

Моника: Что поймут?

Курт: Что она умерла естественной смертью, это, наверняка, можно будет установить.

Моника: Если кому-нибудь не придет идея, что мы задушили ее подушкой. Это нельзя установить, но скажут: «С них такое станется». Судейские такого понавыдумывают, до чего нам с тобой вовек не додуматься.

Куртснимает брюки, бросает их на пол.

Курт: Черт побери, ах, черт все побери, чтоб я сдох, ей Богу… Слушай… ты задушила ее подушкой?

Моника: Совсем спятил?! И так ведь ясно было, что долго она не протянет.

Курт: Хорошо ты меня науськала, впутала в историю…

Моника: А деньги тратить — тут, небось, тебя не нужно науськивать, разве нет!? Слушай, Куртик, не дури, чего там, какой-то один час в неделю…

Курт: Знаешь ли ты, что я испытываю за этот час? Стою у окна и чувствую, что она лежит сзади на кушетке, и боюсь оглянуться. А потом все-таки приходится обернуться, хоть и страшно, да еще идти и ложиться туда, где она лежала. И я боюсь, Моника, боюсь!

Моника( Гладит его. ): Куртик, ну миленький!

Курт: И ты же надо мной теперь потешаешься. Скажешь, нет?

Моника: Что ты, Куртик, что ты. Когда ты стоишь там, как старуха Вирц, тогда мне тоже кажется: «Господи, она воскресла!», и мурашки пробегают по спине. Я понимаю тебя, Куртик, ты так вжился в роль, что тебе самому становится жутко. Нет, я не смеюсь над тобой, Куртик, нет, потому что так перевоплотиться может только гений. Я в восхищении, Куртик, ты гений. Но тебя пугает твоя гениальность. Да-да, она-то тебя и пугает.

Курт: Ты так думаешь?

Моника: Ты гений, Куртик!

Курт: Дай сюда!

Моникадает ему платье, он надевает его.

Курт: Грим, парик, туфли, чулки.

Моника: Зачем тебе туфли и чулки, ты ведь только выглянешь из окна?

Курт: Для полноты ощущения. Знаешь, мне это нужно, потому что иначе я не смогу заговорить ее голосом. И затем, для следующего раза, принеси мне настоящее белье, бюстгальтер и все прочее. Я думаю, тогда получится еще лучше. Понимаешь, по-настоящему!

Занавес

Куртв платье фрау Вирц. Он прислонился к открытому окну, с кем-то разговаривает.

Курт: Спасибо большое. Мне будет 87. Ужасно, да, но от холода я страдаю еще больше. Нет, до политики мне нет дела, потому что таких, как Франц-Иосиф, больше нет. Нет, я не стала слышать лучше, хотя нет, я приобрела слуховой аппарат.

Куртподнимает вверх слуховой аппарат. Входит Моника.