Оззи Осборн - Я — Оззи

На уроках по обработке металла я делал такой прикол: брал однопенсовую монету и три−четыре минуты нагревал ее паяльной лампой, а затем подкладывал на стол мистеру Лэйну. Когда тот садился и из любопытства брал монету в руки, сначала было слышно только: — Аааай!

И тут же:

— Осборн! Гаденыш!

Ха, ха!

Ах, этот старый добрый прикол с монеткой! Полный отпад, чувак!

Когда мне было 11, ну может 12 лет, ребята постарше надо мной издевались. Поджидали после уроков, снимали штаны и прикалывались. Приятного мало. Правда, меня не трахали и не дрочили мой болт, ничего подобного не было, так, для ржачки, как это делают мальчишки в их возрасте. Но мне было стыдно, вдобавок, я был запуган и не мог рассказать об этом родителям. Дома мы часто донимали друг друга (ничего удивительного — в тесной клетушке жило шестеро детей), но именно поэтому я не видел смысла жаловаться. Мне казалось, что это я виноват.

По крайней мере, решил, когда я выросту и у меня будут дети, скажу им: «Не бойтесь рассказывать маме и папе о своих проблемах. Вы знаете, что такое хорошо и что такое плохо! И если кто-то захочет сделать с вашим телом что-то, что не нравится вам, просто идите с этим к родителям». И поверьте, если бы я узнал, что какой-то подонок причинил им боль, то пустил бы кровушки этому сукиному сыну.

В конце концов, нашелся способ как покончить с этими преследованиями. Я заприметил самого большого парня на площадке и кривлялся до тех пор, пока тот не рассмеялся. Так он стал моим другом. На вид мой великан был чем-то средним между кирпичным «очком» и долбаной горой Сноудон. Если бы кому-то взбрело в голову поприкалываться над ним, то этому смельчаку пришлось бы месяца полтора питаться в столовой через соломинку. А на самом деле, это был добродушный великан. С тех пор как мы подружились, никто уже ко мне не приставал — и очень хорошо, т. к. дрался я так же плохо, как и читал.

Одним из тех, кто меня ни разу не тронул в школе, был Тони Айомми. Учился на класс старше и все его знали, он умел играть на гитаре. Хотя он не задирался, я и так чувствовал перед ним респект. Тони был высоким, красивым, все девчонки сохли по нему. А дрался он так, что никто не мог его завалить в партер. Раз он был старше меня, значит, мог дать под зад пару раз, или чего покруче, не более того. Если вспомнить Тони в школьные годы, то приходит на ум день, когда нам разрешили принести в школу рождественские подарки. Тони заявился с ярко-красной электрогитарой. Помню, тогда подумал, что ничего круче в своей жизни не видел. Я всегда хотел играть на каком-нибудь инструменте, но у стариков не было на это денег, да и у меня не хватало усидчивости. Больше пяти секунд ни на чем сосредоточиться не мог. А вот Тони, тот умел играть. Был талантлив от рождения. Ему можно было дать какие-нибудь монгольские волынки, и через пару часов он научился бы на них лабать блюзовые риффы. В школьные годы мне было интересно, как сложится его судьба.

Должно было пройти еще несколько лет, прежде чем наши пути вновь пересеклись.

Когда я подрос, начал чаще пропадать в туалете с бычком в зубах и реже появляться в классе. А коптил уже так, что постоянно опаздывал на утренние построения, которые проводил мистер Джонс, тренер школьной команды по регби. Как же он меня ненавидел! Заставлял меня оставаться после уроков и издевался надо мной на глазах других детей. Но самое большое удовлетворение ему приносило наказание ботинком. Мистер Джонс посылал меня к противоположной стене класса, к полке со спортивной обувью, откуда я должен был принести ботинок самого большого размера. Потом мучитель направлялся туда сам с проверкой, и если находил теннисные туфли б ольшего размера, то я получал по заднице по двойному тарифу. Никто не издевался надо мной, так как он.

Кроме того, по утрам мистер Джонс устраивал проверку внешнего вида, в частности, осматривал наши шеи с помощью белого полотенца. Если полотенце становилось грязным, провинившегося нещадно полоскали как животное под классным умывальником.

Никто не издевался над нами так, как этот мистер Джонс.

Довольно быстро я смекнул, что у стариков бабок меньше, чем у родителей моих товарищей. Наверное, понятно, что каждый год мы не отлеживались на Майорке, потому что надо было прокормить и одеть шестерых Осборнов. Я впервые увидел море, когда мне было четырнадцать, да и то, благодаря тетушке Аде из Сандерленда. А уж океан с водой, в которой не плавают какашки из Ньюкасла и в которой за три секунды не замерзнешь нахер, и вовсе когда мне было за двадцать.