Сергей Марков - Михаил Ульянов

Выяснилось, что Лена выносила Лизу на балкон и увидела, как с козырька балкона этажом выше срывается огромная, «с корову», глыба льда, наросшего за зиму. Это был балкон генерального прокурора СССР Рекункова. «Какая глыба! — вертелись у меня на языке слова Ульянова (Ленина). — Какой матёрый человечище!..» Снег и лёд хозяева балкона обязаны были счищать, но и сам козырёк был надстроен незаконно. Лена ринулась было наверх скандалить, но получила от ворот поворот. «Это ваши проблемы», — отрезала прокурорша в шёлковом халате, смерив её высокомерным взглядом советской суперэлиты и не пустив даже на порог. «Провинция так и прёт! — возмутилась Алла Петровна. — Миша, сходи ты». — «И что я скажу?» — растерялся Ульянов. «Скажи, машину угнали! — как Фрунзик в „Мимино“. Сообразительный ты у меня мужик… Скажи, нашу машину разбомбило с их балкона, пусть возмещают!..» До позднего вечера Ульянов выхаживал по квартире в мрачной задумчивости. Если бы снималось кино, подумал я, то за кадром можно было бы пустить монолог Гамлета, но не в затейливом переводе Пастернака, а в почти буквальном, готическом — М. Лозинского:

«Нет, Алла, — сказал наконец во втором часу ночи Ульянов. — Я не пойду». — «Почему?» — «Лучше нам с этими людьми не связываться. Мне сказали, он был близким другом Брежнева. Сами как-нибудь поднатужимся, заплатим за ремонт…» — «Вот так всю жизнь сами и поднатуживаемся!..» Мне неловко было смотреть на ульяновские терзания, и я пытался всё свести к шутке, но получалось не очень.

На ремонт мы, что называется, скинулись. Солнечным весенним утром я ехал на станцию техобслуживания через всю Москву — высунувшись в окно, к изумлению прохожих, потому как иначе в расплющенном салоне поместиться было невозможно. «Ну и дела, — почесал мастер в затылке на мой рассказ и рассматривая останки машины, восстановлению, в общем-то, не подлежащей. — Дела…» — «Дела у прокурора, — ухмылялся я со знанием дела. — У нас так, делишки». — «А чё лыбишься?» — «Доволен, что жив остался». — «Это верно, — соглашался мастер, глядя на распоротое крышей сиденье. — Пополам бы до самого копчика так и рассекло — как гильотиной у французов. Ангел-хранитель, видать, у тебя силён. Надоумил же за пять секунд до этого выйти. Свечу-то в церкви поставил?..»

А в «Прогрессе» и во многих других кинотеатрах ещё долго шла картина с народным артистом Советского Союза М. А. Ульяновым в роли Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, принимавшего на Красной площади Парад Победы.

…Стоя на самом верху, на пеленгаторной палубе, глядя на море, шумящее, движущееся со всех сторон, светящееся, я думал о том, что нашей стране, Союзу ССР, с Ульяновым необыкновенно повезло — может быть, не меньше, чем Британии в своё время с Редьярдом Киплингом, «певцом империализма». Ульянов мог бы, кажется, проникновенно, с героическим пафосом, гениально прочесть даже доклад очередному съезду партии или отчет Госплана, что, в общем-то, в каком-то смысле и делал.

И даже в том, что порой играл на сцене и в кино совсем иных людей, со слабостями человеческими, неустроенностями, сомнениями, но идеальных, точно выкованных, высеченных, вылепленных, спетых народом — повезло.

После завтрака с шезлонга, стоявшего возле бассейна, у Лены улетело платье. Фирменное, привезённое отцом откуда-то из-за границы с гастролей. Она долго провожала свой наряд взглядом. Глаза её цвета волн за бортом были почти такими же влажными.

— А ты вот это читала? — железным голосом сказал Ульянов, держа в руках Программу дня. — «Уважаемые туристы! — стал он зачитывать с таким выражением, что приковал внимание всех туристов, не понимавших по-русски ни слова. — Во избежание потери судового имущества просим вас не выносить на открытые палубы полотенца, одеяла: они могут быть унесены ветром! В соответствии с Правилами перевозки материальную ответственность за утерю имущества несёт пассажир!»

— А я и не выносила никаких одеял! Я только положила платье… Больше у меня такого не будет.

— Пусть это будет самой большой твоей потерей, дочь, — сказала Алла Петровна.