Сергей Есин - Смерть титана. В.И. Ленин

Я ходил в библиотеку Британского музея, где не так давно работал над «Капиталом» Маркс — Sir, I beg to apply for a ticket of admission to the Reading Room of the British Museum, — ездил по городу. Ездить любил на верху омнибуса. Плывешь над тротуарами на уровне второго этажа, и рождается иллюзия отрыва от грешной земли, отстранения от мирских забот. Но стоит опустить взор, и сразу, как в Петербурге, в глаза бросаются отчаянные контрасты: грязные переулки, где ютилась нищета, и рядом — парадные особняки, утопающие в зелени. Two nations! Две нации!

Что касается музеев, мне в них всегда скучно, лишь единственный, помещавшийся, кажется, в одной комнатушке, вызвал во мне энтузиазм. Это был музей революции 1848 года. Здесь я осмотрел каждую вещичку, каждый рисунок. Я человек одной страсти. И только исповедуя эту страсть, можно добиться в жизни чего-то крупного.

В общем, Лондон для меня был город знакомый. Тем не менее надо было позаботиться о товарищах, которые никогда здесь не были, не владели языком. Я рисовал для многих схемы их движения к местам нашего собрания. Делегаты жили по разным гостиницам, в целях конспирации место заседания съезда меняли ежедневно. Впрочем, полиция нами, кажется, совершенно не интересовалась.

29 июля я делаю доклад на съезде об уставе партии. Впереди основные бои и в том числе споры по первому параграфу. Здесь союз Бунда и Мартова оказался весьма прочным.

Как я считаю, на съезде образовалось три узла событий. Я скажу о них. Но предварительно хочу подчеркнуть следующие обстоятельства: «императивные мандаты отменены», то есть каждый голосует не за команду, а по личным убеждениям. Это правило принималось всеми искровцами. А также хочу отметить, что все произошло не потому, что съезд разделился, а потому, что разделились еще недавние единомышленники.

Итак, узел первый. В самом начале ОК (Организационный комитет) вдруг решает пригласить на съезд представителя группы «Борьба». Голос у этого приглашаемого товарища мог быть только совещательным, но я сразу понял, что идет вербовка сторонников и при наличии такого небольшого количества делегатов некоторые вопросы могут решаться сговором. До боли очевидным было направление этой группы. Даже благая попытка примирить в русской социал-демократии оппортунистическое и революционное направление — это уже оппортунизм. По первым шагам этой крошечной группы, состоящей всего из трех человек, стало ясно, что участники группы извращают революционную теорию марксизма, истолковывая ее в доктринерско-схоластическом духе.

Было еще одно своеобразие в приглашении, поскольку кандидата можно было характеризовать не иначе как «перебежчиком». Я даже назову, кто этим лицом был: И. В. Чернышев. Конечно, время иногда поворачивает убеждения человека, и надо с пониманием относиться к некоторым подвижкам мировоззрения. Но убеждения — это не платье, которое можно сменить в зависимости от погоды. Толстой, как он пишет, прозрел в один миг. Но нельзя было вечно колебаться между искровским направлением и «экономизмом». В начале 90-х годов Чернышев вел социал-демократическую пропаганду в Курске; в 1894-1895 годах руководил петербургской группой социал-демократов, тех самых «молодых», о которых я уже писал. В 1896 году вместе с этой группой Чернышев входит в петербургский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», в феврале 1897 года был, как и многие из нас, арестован и сослан на 3 года в ссылку в Вологодскую губернию. И опять новый поворот — после всего произошедшего становится членом группы «Южный рабочий». В1902 году уезжает за границу, ведет переговоры с «Искрой» о совместной работе по объединению партии, а в апреле вот перешел к «экономистам», против которых «Искра» сражается. Это в общем, но есть и нюансы, о которых знают все. И почему-то этого человека приглашают на съезд! Значит, в нашей собственной среде не все так ясно, значит, налицо шаткость как направления, так и самой «Искры». Вот на это следует обратить внимание.

После инцидента с ОК возник инцидент по поводу равноправия языков. Иронично его на съезде назвали еще «о свободе языков». Не плохо, да? Или «об ослах». Опять рассказываю этот эпизод близко к тому тексту, который по горячим следам событий я и написал, и призываю моих помощников, по возможности, сверить мои слова с письменными фразами. Итак, об «ослах», или об упрямстве и национальном упорстве бундистов.

Дело вот в чем. В проекте программы партии говорится о равноправности всех граждан, независимо от пола, национальности, религии и прочего. Бундисты этим не удовлетворились и стали требовать, чтобы внесено было в программу право каждой национальности учиться на своем языке, а также обращаться на нем в разные общественные и государственные учреждения. Председательствовавший на съезде Плеханов на это буквоедское требование, внесенное представителем Бунда Либером, достаточно едко спрашивает последнего, дескать, относится ли его, Либера, требование свободы, или равноправия, языков также и к управлению государственного коннозаводства? Либер смело, не чувствуя подвоха, бросает крутящему свой пышный ус председательствующему: «Да!» В ответ Плеханов скороговоркой бормочет: «К сожалению, лошади не говорят, а вот ослы иногда разговаривают…»