Леонид Хайко - Рассказы и повести

Что же спасло нас от гибели? После плавного касания о землю самолёт встретился с полевой асфальтированной велосипедной дорожкой, соединяющей две деревни, высотой метра полтора. Передняя стойка шасси отбивается, кабина по касательной к дорожке поднимается вверх, оставив позади полусгоревший, рассыпавшийся фюзеляж, хвост и крылья. Опускаясь вниз, кабина ложится на нижний провод ЛЭП — провод в виде толстого каната амортизирует и плавно опускает кабину к земле. (ЛЭП пересекает поле вдоль велосипедной дорожки). Перед землёй, провод обрывается с правой опоры ЛЭП, придав вращение кабине. (О несильном ударе кабины о землю говорит небольшая вмятина на пашне)

Вращение остановилось. Стало тихо, только слышался треск от горящей перегородки, отделяющей кабину от салона. Я лежал на потолке кабины, остальные висели на привязных ремнях. Теперь спасение зависело только от нас.

— Ребята, быстро покидаем кабину, — обратился я к ним.

(выше описанные этапы приземления описаны на основе видеосъемки с вертолёта на следующее утро, комиссии и моего личного осмотра этого места через десять дней).

Все были на ногах, проваливаясь в пахотной земле, мы отходили от горящих остатков нашего лайнера. Боли, невзирая на раны и травмы, в этот момент мы не чувствовали.

Напоминаю, что пишу только о себе, что делал, думал и видел.

Недалеко от нашего «приземления» находится город Яромеж, там был госпиталь Южной группы войск Варшавского договора. Вскоре военная санитарная машина была у самолёта. Военные врачи забрали меня с бортинженером и увезли в госпиталь, остальных забрала скорая помощь из ближайшего села. Нас доставили в госпиталь, где весь персонал, собранный по тревоге, был на местах с готовностью оказать нам помощь.

Санитары носили нас на носилках по кабинетам, где брали у нас кровь на анализы, делали УЗИ, рентген и другие исследования. Затем меня принесли в кабинет начальника госпиталя, где собрались врачи всех специальностей. Задавали много вопросов, особенно старался психолог. Он же тихо заявил собравшимся:

— Голова у него не поехала.

У самолёта я мог двигаться, не чувствовал боли, а через несколько часов уже в госпитале боль навалилась на всё тело. А уже утром, я не мог самостоятельно подняться и двигаться без помощи. Только через три дня боль начала отступать, и я смог самостоятельно ходить на процедуры.

Нам уделяли особое внимание, все старались помочь. Возили в баню, где мыли, парили, делали массаж, заставляли плавать. Наши силы потихоньку возвращались. Но вид у нас, как говорили врачи, был стрессовый, напряжение не сходило с лица.

Заместитель начальника госпиталя, полковник Иванов, через несколько дней нашего лечения, пригласил нас вечером собраться в его кабинете. В назначенный час мы были в его хирургическом кабинете. Кабинет был похож на какую-то лабораторию, всевозможные титановые шины, стержни, приспособления были аккуратно рассортированы.

— Это всё необходимо, что бы собрать тело, восстановить конечности после ранения, или как у вас, после аварии. Но, к счастью, вам это не понадобилось, — пояснил он.

Закончив нашу экскурсию, он подвёл нас к столу с всевозможными закусками. Там же стояли особые бутылочки по 250–300 г. с медицинским спиртом, и он рассказал, как его пить, дышать и запивать водой. После такой инструкции мы вместе с ним пили этот спирт, и в первый раз после аварии с аппетитом закусывали и к удивлению не пьянели. Но постепенно хмель овладел нами.

Бортинженер Владимир Андреевич Ильин не особый любитель поговорить, на этот раз разговорился, и рассказал, что у него это второй случай пожара на самолёте, что было это давно, ещё на Ту-104. - Тогда тоже закончилось всё хорошо, только приземлились мы на аэродроме, а не в поле. Закончив свой рассказ в деталях о том полёте, он заключил: — Повезло нам, ребята, не правда ли, но и мы кое — что сделали для этого, теперь нам остаётся только радоваться жизни, как никогда.

И он, сам себе, дирижируя руками, запел:

И уже все дружно подхватили, эту некогда популярную песню. Потом пели про лётчиков и авиацию. Получилось так, словно у нас был день, когда пилотам делать нечего.

— Удивительные вы люди, приходится только восхищаться вами. Несколько дней назад были на краю гибели, сегодня поёте и говорите о полётах, стремитесь снова вернуться к своей небесной работе. Загадочные у вас души, они фанатично преданы небу, — размышлял вслух, глядя на нас, полковник Иванов. Была полночь, когда нас развели по палатам. Впервые мы проспали часов по 10–12, не чувствуя боли.