Мстислав Толмачев - Такая долгая полярная ночь.

Я сообщил прокурору, что Сарбаев, арестован как враг народа, значит, он оклеветал Александра Уржумова, сына рабочего, способного студента. Следовательно, дело Александра надо пересмотреть. Прокурор пристально посмотрел на меня, как бы изучая нечто новое, и спросил, откуда мне известно об аресте Сарбаева. Я молча достал свой комсомольский билет, положил ему на стол. Потом сказал, что я комсорг курса. Прокурор снова посмотрел внимательно на меня, и я заметил, что выражение удивления сменилось на секунду мелькнувшей жалостью. Я потом, анализируя эту встречу и этот разговор, понял, что прокурор был удивлен безумной смелостью моей, комсомольца, рискнувшего в такое время заступиться за «врага народа» Александра. Но на лице прокурора мелькнула жалость. Да, он на секунду пожалел меня, представив, чем может закончиться мое безрассудство.

Тем не менее он затребовал дело Александра и, внимательно его просмотрев, сказал, что, к сожалению, он ничем помочь не может, так как вспыльчивый Александр наговорил суду такое, что только за это высказывание его можно было осудить. Так благополучно для меня окончились мои хлопоты. А Александр отбывал срок на Колыме.

Плывя в барже, лежа на нарах и борясь со вшами, я продолжал думать об истребляемых ни за что людях, о судьбе родины, которая несмотря на большие созидательные (руками народа) успехи, устилала на своем пути к коммунизму всю дорогу кровью этих самых созидателей светлого будущего. Мне было ясно, что кровью людей не построить счастливое общество.

Тягостно было моей душе все это сознавать. А между тем, несмотря на ледостав, наш буксир, расталкивая несущиеся ему навстречу льдины, все же благополучно доставил нас, работяг, в Зырянку.

Снова баня, санобработка, прожаривание нашей одежды. При бане была прачечная, где стирали белье заключенных. И тут я увидел высокого старика с благородными, я сказал бы, несмотря на старость, красивыми чертами лица. Его высокий рост, стройная фигура и какая-то подтянутость всего его худощавого тела, говорили мне, что этот седой красивый старик бывший военный. Я поинтересовался, кто он. Мне сказали, что он в прошлом командир императорского кирасирского или кавалергардского полка. Я искренно удивился: как это наши борцы за социальную справедливость по распоряжению «рабоче-крестьянской» власти не расстреляли его. И я смотрел на него с нескрываемым любопытством, как может смотреть любознательный человек на что-то древнее, изящное, чрезвычайно красивое, но носящее на себе следы времени. Потянулись дни работы в бригаде на складах на разгрузке барж и даже аварийной, получившей пробоину борта. Из ее трюма, из воды мы вытаскивали американские мешки с ячневой сечкой и какой-то другой крупой. Мешки были скользкие, разбухшие, и их было очень тяжело выносить из трюма по мокрому трапу. Но наконец зима вступила в свои права, Колыма замерзла, начались морозы и снегопады. Я в свободное от работы время заходил к доктору Кнорру, беседовал с ним. Он интересовался мной, моей семьей и даже пытался выяснить, надеюсь ли я на что-то хорошее, или надежда уже умерла. Однажды в наш зырянский лагерь с какой-то командировки, т.е. с лагпункта, а возможно с Угольной (там тоже был лагерь) привезли три мерзлых трупа заключенных. Выгрузили их в морге. Морг был недавно построен недалеко от вахты лагеря. Это были первые «обитатели» нового морга. Начальство намеревалось провести судебно-медицинское вскрытие. Вероятно, предполагалась насильственная смерть всех трех. Но для вскрытия их надо было оттаять, так как по твердости они походили на что-то деревянное. Наш медицинский начальник Никитин приказал подготовить вскрытия на следующий день в 12 часов. Кнорр обратился к санитару, чтобы он ночь в морге топил печку и позаботился оттаять «мерзляков». Санитар в ужасе и отказывается провести ночь в обществе трех мертвецов. «Выгоняйте на общие работе, но я не буду там сидеть ночь», — заявил он. Фельдшер Мотузов сказался больным. Я видел, как расстроился Иван Михайлович, и сказал, что я буду в морге топить печь всю ночь. Это вызвало изумление всех присутствующих при этом разговоре. «Не боишься, Мстислав?» — спросил Кнорр. «Знаете, Иван Михайлович, я уже давно таких, что в морге, не боюсь. Еще в давние времена один из прославленных пиратов Флинт или Кидд сказал, что мертвые не кусаются», — ответил я. Кнорр засмеялся и распорядился принести в морг побольше дров. Вечером меня в морге запер на замок надзиратель. Печку растопили еще до моего прихода. Было тепло, приятно пахло от стен морга свежими досками лиственницы — ведь морг был новый Мне предстояло решить задачу: в морге было три деревянных топчана, а нас было четверо. Я не намеревался всю ночь сидеть перед печкой. Решение пришло быстро: двое, уложенные на топчаны, были подвинуты поближе к печке, третьего, твердого, как дерево, я веревками обвязанными у него под мышками, поставил около печки, тут же я поставил топчан, на который улегся сам, предварительно набив топку печки дровами.