Мстислав Толмачев - Такая долгая полярная ночь.

Кнорр — хирург-гинеколог, прекрасный врач и душевный, очень гуманный человек. Он из немецкой семьи, предки которой давно осели в г. Миллерово. Это в Ростовской области. Он часто вспоминает семью, с которой разлучен как «враг народа», вспоминает дочь по имени Октавия. Познакомился я и с фельдшером Сергеем Мотузовым. Он, кажется, бытовик, значит «друг народа». Санитар при амбулатории хромой Синицкий. Когда-то ломал ногу, и она у него неправильно срослась. Сытый, самодовольный, жуликоватый. Как потом выяснилось — стукач, одновременно не бескорыстно угождавший блатным.

Мои функции как медицинского работника не очень сложны. Я помогаю врачу и как санитар, и как фельдшер, так как мои медицинские знания превосходят навыки санитара. Помогаю в амбулатории и особенно в стационаре. К нам привозят заключенного туркмена Бай-Мурата. Попал под циркулярную пилу, и ему срезало коленную чашку и большую часть коленного сустава правой ноги. В лагерь по этому случаю пришел вольнонаемный врач, начальник санчасти Никитин. В прошлом Никитин — врач в экспедиции О. Ю. Шмидта на ледокольном пароходе «Челюскин». Задача экспедиции была повторить рейс ледокола «Сибиряков», который в одну навигацию прошел в 1932 г. из Архангельска во Владивосток по Великому северо-восточному пути. Однако «Челюскин» был раздавлен льдами в Чукотском море. Это случилось в феврале 1934 годах. Участники экспедиции были спасены советскими летчиками. Потом награждены орденами. Мне было неясно, за какие грехи «челюскинец», орденоносец Никитин оказался на Колыме, в Зырянке. Но он «отрабатывал» доверие к своей персоне. К заключенным относился, как патриции к рабам в древнем Риме. Осмотрев тяжелую травму Бай-Мурата, Никитин дал указание Кнорру ампутировать ногу выше колена, после чего изволил удалиться, очевидно, считая, что недостойно такое начальнику-врачу ассистировать на операции. Отхватить ногу у заключенного можно и без него, Никитина. Тем более, судя по его поведению, он старался подчеркнуть свое высокомерное отношение к заключенным, даже медикам.

«Ну, Мстислав, что будем делать с ногой Бай-Мурата?» — спросил меня доктор Кнорр. Я понял, что он испытывал меня, выяснял мое отношение к страдающему человеку, а заодно и мою медицинскую компетенцию.

«Я думаю, Иван Михайлович, что ногу надо спасать, а не ампутировать», — отвечал я. С явным удовлетворением моим ответом Кнорр сказал: «Будем спасать». После операции, когда Иван Михайлович, видя, что большая часть коленного сустава срезана циркулярной пилой, решил сохранить ногу, как продолжение кости бедра, мы наложили гипс, оставив «окошко» для перевязок места операции. Протекали дни, я делал перевязки Бай-Мурату и с радостью наблюдал, как заживал операционный шов.

В другой палате лежал блатной с «мастыркой». На воровском, лагерном языке такой вид членовредительства назывался так. Чтобы не работать, игла с толстой ниткой, смоченной керосином или соляром, пропускалась под кожей или даже через мышцу. Такое издевательство над своим телом приносило хозяину этого тела флегмону, подчас оканчивающуюся летальным исходом, т.е. смертью. Иван Михайлович поручил мне делать перевязки и применять медикаменты в маленькой «гнойной» палате обязательно в резиновых перчатках. Вхожу в палату и вижу моего старого «знакомого» — Погосова. Того самого, что бил Ленчика и грозил убить меня, а я так удачно держал его за горло. В его глазах мелькнул страх. Я спокойно посмотрел на него и стал обрабатывать его плечо с зияющей зловонной раной, из которой я пинцетом удалял клочки мертвой серой разлагающейся ткани. Это были куски бицепса левого плеча, куда этот «умелец» сумел заложить соляр. Я многие дни ежедневно делал ему перевязки с назначенными Кнорром лекарствами. Он терпеливо переносил появившуюся боль, значит, не все омертвело в районе флегмоны. Погосов с любопытством поглядывал на меня, а я в марлевой маске с засученными рукавами халата и в резиновых перчатках спокойно делал привычную работу. Наконец, температура у Погосова стала нормальный, живые ткани помогали ране рубцеваться, начиналось заживление. «Вот ты и выкарабкался с того света», — сказал я. «Почему ты не убил меня?» — спросил Погосов. «Дурак, — ответил я, ведь на мне белый халат, а ты для меня тяжело больной, я тебя жалею и лечу. Вот когда ты выздоровеешь, а я не буду в белом халате, и ты все равно захочешь меня убить, вот тогда я тебя задавлю». Он засмеялся и сказал: «Спасибо тебе». Схватил мою левую руку и поцеловал место выше резиновой перчатки.