Мстислав Толмачев - Такая долгая полярная ночь.

Выхожу из трюма с плоским ящиком на плечах. В нем консервы — сардины. «Спотыкаюсь» на палубе, и ящик падает с моих плеч углом на железную палубу. Треск, из расколотого ящика сыпятся банки, плоские с надписью «Сардины». Бригада быстро расхватывает банки. Издали шкипер смотрит на это и говорит бригадиру, чтобы разбитый ящик не выбрасывали: нужен для списания.

Муку штабелюем на высокие очень прочные подмостки. Часть бригады на штабелевке, часть разгружает баржу, и мешки с мукой нам подвозит грузовик с газгольдером, который топится деревянными чурками. Цилиндр газгольдера очень горячий. Один из бригады в разрезанном мешке с мукой, добавив туда воды, месит тесто. Лепешки наклеиваются на цилиндр газгольдера. Автомобиль, вернувшись с берега от баржи, нагруженный мешками муки, снабжает нас испекшимися лепешками. Видит ли это часовой, стоящий на верхушке штабеля мешков с мукой? Наверное нет.

Сегодня лепешки делает Ленчик. Я затаскиваю из кузова автомобиля мешок для штабелевания и слышу ругань и мальчишеский голос Ленчика. Его бьет какой-то парень, не слишком юный на вид. Подхожу и спрашиваю, за что он ударил парнишку. Тот с руганью обещает и меня избить, он замахивается. Бросаюсь к нему вплотную и правой рукой с силой стискиваю ему горло. Он хрипит, выпучив глаза. Я прижимаюсь к нему, и он не может размахнуться руками. Я твердо заявляю ему, что он забыл закон воров: он вор и бить вора без веских причин не имеет права. Я его отпускаю, и мне становится смешно: я — «контрик» преподаю воровскую мораль!

Его фамилия Погосов, и он, конечно, не бандит, не из крупных «авторитетных» воров. За него никто не заступился, так как понимают, что прав я, а Ленчик — пострадавший от дурного настроения физически более сильного. Погосов угрожает меня убить, на что я отвечаю, что жизнью не дорожу, но с удовольствием прикончу при случае его. Ребята смеются, и инцидент исчерпан. Ленчик с собачьей преданностью привязался ко мне. Несчастный парнишка! Познакомился я в лагере (живем в одном бараке) с Иваном Никишихиным. Статья бандитская — 59-3. Он в прошлом шофер. О его деле я слышал еще, когда был студентом на последнем курсе института. Тогда общественность требовала ему расстрела. Суть дела: легковая машина, которой управлял Никишихин врезалась на большой скорости во взвод красноармейцев, шагавших по шоссе. Никишихин мне откровенно сказал, что он и его друг с девушкой перед этой роковой поездкой «погуляли», то есть друзья выпили и поехали покататься. Никишихин был шофером на служебной легковой машине. Друг, не имеющий прав на вождение, попросил «порулить». Иван передал ему руль, и все произошло, когда за рулем был друг, а не Иван. Кто-то из красноармейцев погиб, несколько было изувечено. Иван все взял на себя, так как прекрасно понимал, что не имел права передавать руль автомобиля. Расстрел ему заменили десятью годами. Он был старше меня, держался спокойно, я бы сказал солидно. То ли пережитое наложило отпечаток на психику, то ли статья страшная обязывала держаться замкнуто и с достоинством.

Ко мне он относился благожелательно. Наверное, это отношение было вызвано спокойным, выдержанным моим поведением, сочувствием ему, а может и моей террористической статьей.

Никишихин работает мотористом на катере, иногда приносит хлеб. У него на вахте буханку хлеба не отбирают, так как это не продукт из склада. Однажды ко мне в бараке подошел, точнее неслышно приблизился вор по фамилии Котик, кличка «Кот». Круглая голова, небольшие прижатые к голове уши, слегка вздернутый нос, острый внимательный взгляд. Быстрые поистине кошачьи движения, бесшумные шаги, вся его фигура создавала впечатление чего-то кошачьего, хищного и одновременно ладного, я бы сказал изящного.

«Здорово, землячок», — обратился ко мне приветливо Кот. «Почему землячок?» — спросил я. «Так ты же из Горького». Я не скрыл своего удивления. А Кот продолжал: «Тамару Малюгину помнишь?» Да, я помнил эту девочку, с которой учился в седьмом классе. «А я ее брат Витька», — заключил это «земляцкое» знакомство Кот. Я вспомнил, что у Тамары был брат, который отбился от рук семьи, путался с воришками, избрал такой жизненный путь, какой вел только к тюрьме. «Никогда не говори никому о моей настоящей фамилии», — добавил Кот. Я, конечно, обещал.

Однажды блатные, из числа авторитетных воров, среди них Котик, играли, сидя на нарах, в карты. Неподалеку я, лежа на своей постели (нижние нары), читал книгу. Кто-то, как это бывает часто в лагере, «дунул» на вахту о картежной игре в бараке. Идущих надзирателей заметил стоящий «на стреме». По сигналу тревоги игра прекратилась. Но с приходом охранников в бараке ожидался «шмон», то есть обыск и наказание того, у кого найдут карты. Кот держал в руках колоду. «Давай мне», — сказал я и заложил миниатюрные изящно сделанные карты в книгу, которую читал. Вошедшие в барак надзиратели приступили к обыску, а я лежал и читал книгу. Меня тоже подняли, обыскали мою постель на нарах и меня. Я стоял, держа поднятые вверх руки, в правой руке книгу, которую читал. Обыск кончился для охраны безуспешно. Надзиратели ушли, а я вернул Коту карты. И воры сказали обо мне: «Человек!»