Мстислав Толмачев - Такая долгая полярная ночь.

Парень, конечно, был явно диковат. Он и у нас в камере пытался вести себя дерзко и даже агрессивно. Я уже писал, что в то время я был старостой камеры. Мне пришлось доступным для него языком объяснить ему, что тут тюрьма, что я не офицер, а рядовой, его товарищ по несчастью и что ему придется «поджать хвост» и подчиниться дисциплине, установленной в камере. Он понял, т.к. в камере с ним сидели тоже «террористы».

Я присматривался к нему, наблюдал за ним и убедился, что это простой, прямой и бесхитростный весьма слабокультурный парень с примитивным мышлением и дикой реакцией на все, что ему не «по сердцу». Мне стало жаль его. Ему было разрешено написать кассационную жалобу на приговор военного трибунала. А дали ему 8 лет по статье 58-8, то есть террор. Я написал ему кассацию, причем указал в ней на его первую судимость за хулиганство, о которой он мне рассказал. Я подумал, что первая судимость Макарова, как хулигана облегчит его судьбу при рассмотрении кассационной жалобы. Я написал, что пишу за него, так как он даже не знает значения слова «террор», подчеркнул в этой бумаге свойство его характера и его примитивность. И о радость! Ему заменили срок тремя годами штрафного батальона, и он от нас ушел. Конечно, теперь, когда я пишу эти строки, я думаю, а к добру ли это привело? Ведь летом началась война, и мало кто из солдат штрафбатов остался в живых.

Ненадолго в нашей камере оказался мой старый знакомый по гауптвахте — Кузьма Гуржуев. Он мне сказал, что выполнил обещанное, то есть послал моей маме и Ане письмо о моей судьбе. Я сердечно его поблагодарил. Он тоже был осужден по статье 58-8. Этот крестьянский парень, прямой и честный, вскоре был взят на этап. Появился в нашей камере еще один красноармеец — Савин Николай Петрович. Небольшого роста, худенький, с детским лицом, он производил впечатление мальчишки. Да и держал он себя как-то по-мальчишечьи. Кто-то сказал, увидев его, — «Боже, уже детей судят».

В манере Савина рассказывать о себе было что-то странное, что я почувствовал и стал внимательнее вслушиваться в его речи. Он говорил неспеша, как бы обдумывая каждую фразу, как бы подбирая слова и подходящие выражения. И я понял: в его словах не было звука «р». Каким богатым словарным запасом надо было владеть, чтобы говорить о себе, о пережитом и не употребить ни одного слова, имеющего звук «р». Это свидетельствовало о характере Николая Савина. Из его рассказов о себе, которые он искусно отсеивал от слов со звуком «р», я понял, что его мать, два брата и сестра живут в Таганроге, что он поступал, но, кажется, не поступил в институт, был призван в армию и из армии попал в тюрьму. Его статья 58-8. Террор! Савин хлестнул прутом (лоза для фашинника) сержанта по морде. И, конечно, наш «справедливый» советский суд расценил этот факт, о хитрая и подлая Фемида, как покушение на жизнь командира РККА. Савин вел себя в камере спокойно, явно покорясь своей судьбе, чаще всего был бодр и весел. Любил шутить, явно украшая свою речь остротами. Я позднее узнал, что его инфантильность и хрупкое, пожалуй, детское телосложение объяснялось тем, что он был крипторх. Причем крипторхизм его был двусторонним. Нередко с ним случались обмороки. Скачет по камере с лицом, выражающим разные гримасы, и вдруг слабый вскрик и падение на пол. Беру его на руки, а весил он мало, — «цыпленок» — говорили в камере — и кладу на нары. Несколько однокамерников садятся так, чтобы загородить лежащего. Днем лежать не полагалось.

О политике разговоры не велись. Говорили о воле, о доме, вспоминали занимательные истории из своей жизни или жизни тех, кого знали. К нам в камеру пришел местный, т.е. благовещенский, часовых дел мастер. Ему расстрел заменили десятью годами. Фамилию его не помню, и за что «справедливые» судьи решили лишать его жизни, не знаю.

Рассказ этого часовщика о том, как он сидел в камере для смертников, показался мне очень интересным, таящим в себе нечто загадочное. В камере с ним, ожидая расстрела или замены его сроком, было еще трое. Два китайца, перешедшие границу по льду Амура с оружием в руках. Причем они отстреливались от японских пограничников. Я уже писал, что тогда Маньчжурия была оккупирована японцами. Китайцев было трое, но одного убили наши пограничники, толком не разобравшись, кто в кого стреляет. После долгого следствия присудили этих китайцев к расстрелу. Конечно, все изъятые у них ценности (деньги, золотые вещи) были «законно» конфискованы. А между прочим эти китайцы, узнав из нашей пропаганды о счастливой жизни в СССР, переходили границу к нам в надежде на эту самую счастливую жизнь. Оружие им было нужно, чтобы уйти от японцев. Теперь за переход границы с оружием и со стрельбой (в наших пограничников они не стреляли, пули к нам летели японские) их приговорили к расстрелу.