Рудольф Андреев - Воспоминания о Карибском кризисе

— Всё, Рудька, валим!

Я не пойму: в чём дело? Остаются же ещё деньги. У меня только начинает знание языка прорезываться. Машу руками во все стороны. Напитки разглядываю: чего ещё попробовать?

Вася мне:

— Бери с собой, и валим! Быстрей-быстрей-быстрей!

Ну, я сколько-то бутылок разных купил на пробу — и за ним оттуда. Отошли подальше, сели у какой-то балочки. И Вася вытаскивает из-под рубахи этого попугая.

— Во, — говорит, — сувенир! Всем, бля, сувенирам сувенир!

Пьём с ним дальше. Вася пускается в фантазии. Вот он приедет в Союз, вот покажет всем этого попугая, вот все охуеют от его способностей языковых.

И вдруг шум-гам из-за кустов. Прибегают кубинцы со своими мачете. Вся кафешка, наверное, в полном составе. Окружили нас со всех сторон. Вид угрожающий. У нас волосы дыбом, которых у обоих нет. Всё, думаем, пиздец. Щас срубят нам бошки.

Короче, отдали им этого попугая. Стоим перепуганные, суём им бутылки свои. Угощайтесь, мол.

Они погалдели ещё и разошлись потом.

Помимо солдат у нас ещё были женщины вольнонаёмные из Союза. Медсёстры, официантки, подавальщицы в офицерских столовых. Им говорили, когда нанимали: «Поедете в страны народной демократии». В Польшу, в ГДР. Ну, они подписывали контракт. Думали, походят в Польше по магазинам. А их на Кубу.

Помню, палатку женскую поставили сначала недалеко от нас. А мы же материмся, как кони, с утра до вечера. Да и вообще. Какая рядом с нами жить захочет?

И вот они куда-то перебрались. Поставили палатку ближе к зарослям. А там птицы какие-то ломятся ненормальные всегда. Треск стоит, шорохи, и пацаны в карауле со страху стреляют ночью. Нам же наговорили всем:

— Контра не дремлет!

И вот у парней молодых моча всякая бьёт в голову. Одному что-то покажется, он начнёт стрелять, а другим постам слышно же. И те со страху начинают в лес палить по веткам. Перерасход патронов очень большой был.

В общем, и там этим дамам не было покоя.

Из офицеров, кто подальновидней был, — жену с собой привёз. Помню, у одного старшего лейтенанта из Полтавы симпатичная была жена, медичка. Хохлушка такая миловидная. Полковник Некрасов её заметил и хотел к себе в любовницы. А она ему: ни фига, не получится. Не поддалась. Шум они с лейтенантом подняли даже какой-то. Так этот Некрасов, сволочь, сразу расторг с ней контракт и отправил в Союз досрочно.

Другие офицеры закрутили с официантками и подавальщицами любовь.

Двух баб, мне запомнилось, в честь ракет называли: Глыбальная и Тактическая. Одна тощая, высокая — она «Тактическая». Другая как глыба — та «Глыбальная». Подавальщицами обе работали и в ларьках продавали всякую хуйню.

А нам же командиры изобретали какие-то занятия всё время: то конкурсы песни строевой, то ещё что. Бульдозерами разровняли плац — больше Дворцовой площади. Трибуны сделали в натуральную величину.

И вот мы проходим мимо этих трибун в трусах. Парадным строем или с песней. Бьём шаг в тапочках, если у кого есть, а то и босиком. Кто в чём! Ты бы посмотрел… «Ррравнение налево!», блядь. Налево трибуна, там пара офицеров, и эти дамы торчат — Глыбальная с Тактической. Изображают генералитет. Ну, надо ж кому там стоять, а больше некому: кто на службе, кто в отъезде.

Ё-моё.

А местные проститутки денег стоили, конечно. В городке этом, Артемиса, был ближайший бардак. Мы когда выезжали туда на базу за продуктами, вокруг нас бегали пацаны кубинские, наученные уже материться по-русски. Один пацанёнок, помню, тащил меня в бордель:

— Фоки, фоки! — кричит.

Показывает мне цены на пальцах. Ун песо — старая и страшная, трес — «регуляр», синко — «муй бьен». В смысле, то, что надо.

У солдат тогда было три с чем-то рубля денежное довольствие. На песо около пятёрки выходило. А бутылка кока-колы стоила чуть поменьше песо. Пять бутылок мог купить солдат рядовой. Я — десять, потому что мне, как замкомвзвода, десять песо на руки давали. Ещё сколько-то рублей переводили на лицевой счёт.

Первый раз я кока-колу попробовал в кубинском магазинчике. Из холодильника, в красивой бутылочке. Первый раз в жизни! Очень понравилось. Мы сразу с собой захотели купить — угостить приятелей.

А хозяин магазинчика с собой не продаёт. Здесь стой и пей!

Мы не поймём: в чём дело? Предлагаем ему за бутылку, как за две. Очень нам хочется показать другим эту сраную кока-колу.

Хозяин ни хера не поддаётся. Не продаю с собой — и всё.

Потом только нам разъяснили: как американцев не стало, бутылки для кока-колы перестали завозить. Саму-то жидкость как-то самопально гонят, а бутылок новых нет. И он если бутылку отдаст, она выпадает из круговорота. Нечем торговать ему будет!