Евгений Пинаев - Арлекин

- Крепись, Сэр Тоби, крепись... Сейчас, собака, сейчас... - Расставил ноги - удалось переступить повыше и стать гораздо удобнее прежнего; переломив поясницу, Арлекин всей спиной уперся, нажал и медленно, сантиметр за сантиметром, начал приподымать дверь. Свежий воздух ворвался в щели и добавил сил. Теперь он толкал дверь одной рукой. Второй приходилось держаться и одновременно перехватываться за что ни попадя, чтобы иметь возможность громоздиться выше и выше. Когда он сел на ребро и ощутил под ногами пустоту, дверь с грохотом опрокинулась на палубу, а сам Арлекин опрокинулся на спину и некоторое время лежал, упершись взглядом в черное небо.

Только через полчаса он "уговорил" себя подняться на ноги.

В полумиле чадили какие-то головешки. Не хотелось ни думать ни гадать, что бы это могло быть такое. Спустился в кладовку, застропил пса куском пенькового фала и выволок наверх. Сэр Тоби оживал медленно, даже и не скулил уже, тихо лежал, положив морду на лапы. Капитан огляделся: взрыв оторвал полубак по носовому коффердаму{1} и завалил на фортштевень; вода, значит, через клюза проникла в канатный ящик и обеспечила некоторую остойчивость этому огузку...

Блестки рассвета уже пятнали изуродованный металл и море. На уровне груди, за измочаленными остатками палубного настила, поблескивала черная лужа, обрамленная огрызками бортовых и днищевых стрингеров, смятых в гармошку рамных шпангоутов и бимсов, какими-то зазубринами, листовым железным рваньем. Из лужи, точно гигантский плавник, торчал кусок отбойного листа - единственное напоминание о носовом танке. В шаге от каптерки, над дверями малярки и фонарной кладовой, высилось бредовое нагромождение закопченного, исковерканного металла. С большим трудом можно было признать в этой груде остатки переходного мостика, колюче опутанные клубком магистральных трубопроводов. Что за силы взрастили этот чудовищный кактус?! Его макушку, скрученную в спираль стальную ленту палубы, венчал нелепый цветок: кончик спирали, расщепленный на рваные лепестки, был собран в ржавый бутон, из которого, точно пестик, торчал совершенно целехонький грузовой клинкет...

Сэр Тоби поднялся, пошатываясь, добрался до "кактуса" и приподнял заднюю ногу у его основания. Ожила псина... Арлекин невольно взглянул на себя: "Боже!.." Свитер и штаны обгорели спереди и рассыпались прахом. Оставшееся прикрывало спину и зад, лоскутья держались на ремне и вороте свитера. Нижнее белье хотя и уцелело, но стало грязным, рыжим и ломким. Похрустывало бельишко, но, к счастью, держалось.

Была надежда что-нибудь отыскать в здешних запасах, но вспомнилась канистра с водой, банки с тушенкой - снова вспыхнула, иначе не назовешь, дикая жажда. Арлекин спрыгнул в каптерку и принялся рыться в мешанине брезентов, тряпья и железа. К утру отыскал все: воду и "второй фронт" американскую свинину, два полушубка, которые решил превратить в непритязательную, но теплую одежду, годную для бодрствования и для сна, на все случаи жизни... Жизни? Ну да... И вероятной смерти...

Банки отложил. Есть не хотелось, но вода... Вода преобразила его. Арлекин принялся мороковать над полушубками.

- Маскарад продолжается, милая Красотуля... - шептал, поглядывая на океан. Он маслено поблескивал, серые тени стлались по воде: поверхность чиста и бескрайна. - Твой Арлекин меняет обличье и одевается в овечьи... в бараньи шкуры. Таковы прихоти этой войны.

Чтобы просунуть ноги в рукава полушубка и укрепить на себе "штаны", пришлось рукава надрезать, воротник подтянуть лямками к шее и туго перепоясаться. Второй полушубок, надетый "по-человечески", сидел совершеннейшим колом.

"Никакой я не Арлекин, нет, - Топтыгин. Мне бы на ярмарку - людей тешить, а я, дурак, пузыри пускаю! - Он похлопал себя по толстым бокам. Зато в этих шкурах радикулит не страшен... - Подумал-то будто с усмешкой, но вспомнил радикулит погибшего капитана, и потянулась невеселая цепочка аж из Хваль-фиорда, когда "мухомор" чехвостил помощника за "отвлекающий момент" и калил поясницу утюгом. - Теперь вот, да... Осколком доконали, стервятники, а я, ученик верный, приготовил огненное погребение, как какому-нибудь гунну или скифу!.. - Уж и не помнил Арлекин, чьих же это вождей сжигали на кострах с конем и рабами, и не хотел сравнивать капитана с печенегом, но в приступе самобичевания снова и снова казнился, вспоминая подробности минувшей ночи. Команда... - бормотал, прилаживая веревочки к полушубку. - Не рабы, нет... Хорошие мужики подобрались в экипаже, а я их... С погибшим погибли, да... Смерть приняли, остались с ним до конца, а я... я улизнул..."