Лита Чаплин - Моя жизнь с Чаплином

— Не думаю.

— Я зачитаю вам положения пункта 288а уголовного кодекса штата Калифорния: «Любой человек, участвующий в капуляции рта одного человека с половым органом другого человека, подлежит наказанию через тюремное заключение в тюрьме штата сроком не более пятнадцати лет». У вас с м-ром Чаплином были такие отношения во время вашей супружеской жизни?

Я сказала ему, что предпочитаю не отвечать. Я ему не сказала, что, вероятно, он и сам чувствует себя идиотом, пытающимся найти преступление в том, что происходило двадцать пять лет назад между смущенной девочкой-женой и мужчиной, которого она еще не успела начать понимать.

Через сорок пять минут следователи поблагодарили меня и оставили в покое. Очевидно, я не помогла Чарли; он не вернулся в Соединенные Штаты. Но я и не причинила ему вреда. Позже до меня дошли слова благодарности Чарли за то, что я, как он выразился, не оказалась «мстительной и бессердечной».

Это послание меня, как ни странно, взволновало.

После того как публика плохо приняла в 1957 году «Короля в Нью-Йорке» (А King in New York) и фильм не показывали в Америке, Чарли больше не снимал кино. Тем не менее он продолжал оставаться объектом внимания. О нем писали, когда он объявил план создания фильма для Софи Лорен и нашего сына Сиднея. Писали, когда его любимая дочь Джеральдина покинула их общий с Уной дом в Швейцарии и отправилась в Англию вести образ жизни битников. Писали, когда Чарли отправился на похороны своего брата. Как бы там ни было, гения комедии Чаплина знает весь мир.

О Чарли написаны миллионы текстов, воспевающих его и проклинающих его, искренне пытающихся оценить его; и, несомненно, еще больше напишут о нем в будущем. К сожалению, в рассказах о человеке — его собственных или в изложении биографов — обычно преобладает какой-то однобокий подход. Чарли предстает либо плотоядным монстром, либо святым. Ни один из портретов не дает истинного представления о нем. Есть книги, которые комментируют каждый его шаг, начиная с рождения и заканчивая основными фильмами. Есть авторы, настолько ослепленные его величием, что объясняют его слабости как странности. И то и другое оказывает ему дурную услугу, поскольку это живой человек, и его нельзя рассматривать в одной плоскости.

Мы с Чарли были связаны друг с другом, так или иначе, в течение двадцати лет. В короткий период нашего брака я видела его в самых разных настроениях, от эйфории до продолжительной депрессии. Я была свидетелем и сострадания и жестокости, и взрывов ярости и неожиданной доброты, и мудрости и невежества, и безграничной способности любить и невероятной бесчувственности. Другие смогут лучше оценить его гений, который останется на тысячи лет после того, как его клеветники будут забыты. Но я верю — скромно или нескромно это с моей стороны, — что я знаю его, живого человека, настолько, насколько вообще его мог знать кто-либо. И, возможно (если его собственная автобиография отражает его способность к самораскрытию), лучше, чем он знает себя сам.

В этих воспоминаниях за сорок лет я критиковала Чарли. В то же время, надеюсь, я не изображала себя невинной овечкой. Психологически неустойчивые люди склонны перекладывать вину за общее поражение на других. Это делали и мы с Чарли. Каждый из нас ошибался, и у каждого была своя правота. Я не могу говорить за Чарли, но со временем я сумела взглянуть на нашу совместную жизнь с большим пониманием, чем могла даже вообразить когда-то.

Это не значит, что наш брак не был обречен. В то время я делала все, что способна придумать романтичная, робкая, растерянная девочка, чтобы спасти брак и развивать его в позитивном направлении. И, тем не менее, я делала недостаточно, и то, что я делала, часто было неправильно. Даже сегодня я ловлю себя на мысли: что было бы, если бы я тогда обладала духом и разумом, какие, надеюсь, у меня есть сейчас.

Мой ответ всегда одинаков: это ничего не могло изменить. Чарли был легендой в свои тридцать пять — тридцать шесть лет, а я была беспомощным бесталанным ребенком пятнадцати-шестнадцати лет, и пропасть, разделявшая нас, с самого начала была бездонная. Да, многое, что он делал, кажется не менее предосудительным сейчас, чем было тогда, но все-таки едва ли я все делала правильно. Я не могла спасти брак. Но, возможно, я могла быть умнее и лучше.

Сейчас я живу в доме в Каньон-Лорел и вижу из окон Голливудские Холмы, те самые, что я видела, когда была ребенком. Они не изменились — и коричневый кустарник, и дикие цветы, и пирамидальные эвкалипты, и солнце, которое прячется в глубокой расселине, — все осталось прежним. Повсюду, и на каждом склоне этих холмов, идут автострады. Где-то там постоянный шум и гул напряженного дорожного движения, но здесь тихо и спокойно.