Сергей Львов - Питер Брейгель Старший

Жизнь Брейгеля, а вместе с нею и наша книга, подходит к концу. Он встретил еще одну весну, еще одно лето, начало еще одной осени. Но весь этот — последний в его жизни — 1569 год он мучительно чувствовал, что у него нет сил, что не только горькие раздумья, но и болезнь одолевает его. Есть резкий разрыв между тем, как много он писал в предшествующие годы, как много он сделал еще в 1568 году, и тем, что 1569 годом не помечено ни одной его картины, ни одного рисунка, ни одной гравюры.

Брейгеля тревожит судьба жены и детей. Если он не в силах сделать их существование, когда его не будет с ними, безбедным, он хочет по крайней мере сделать его безопасным. Далеко не все рисунки превращены в гравюры. Многие лежат в мастерской, дожидаясь благоприятного времени. Похоже на то, что оно наступит очень не скоро, а может быть, не наступит вовсе. В истории всегда бывает так, что пламя больших костров, на которых пылают запрещенные и осужденные создания человеческой мысли, заставляет загораться и другое пламя, пламя того огня, на котором художник, писатель, мыслитель сам сжигает свои работы, чувствуя, какая опасность таится в них. И неизвестно, где, на каких кострах, на тех ли, что разжигали палачи на площадях всем в назидание, или на тех, которые горели за плотно завешанными окнами в очагах кабинетов и мастерских, сгорело больше великих созданий. Горек дым книг и картин, сжигаемых чужой рукой, но, быть может, еще горше дым самосожжения. Наступил день, когда Брейгель извлек свои рисунки и постарался взглянуть на них не своими глазами, не глазами своих друзей, а глазами врагов и возможных доносчиков. Он хотел увидеть, велика ли опасность, заключенная в них, если недобрые глаза будут смотреть на эти листы, силясь увидеть скрытый крамольный смысл. И он увидел, что опасность велика.

Воспоминание о том, как и почему были уничтожены некоторые работы Брейгеля, жило в семье художника и среди его друзей. Оно подсказало ван Мандеру короткие многозначительные строки:

«…у него было еще множество очень тонко и чисто сделанных рисунков с надписями, подчас слишком едкими и насмешливыми, которые перед смертью он велел жене сжечь — не то из раскаяния, не то из боязни, что они могут причинить ей какие-нибудь неприятности».

В самые последние месяцы жизни перед художником открылась заманчивая перспектива новой большой работы. Несмотря на трудные времена, городской совет Брюсселя сооружал канал, который должен был соединить Брюссель и Антверпен. Брейгелю были заказаны картины, изображающие это строительство. Вероятно, среди членов городского совета были люди, видевшие «Вавилонскую башню» и запомнившие, как мастерски изображен на ней труд строителей. Заказ этот Брейгелю по душе. Он принял его с охотой и радостью. Испанцы продолжают хозяйничать в стране. Испанские гарнизоны стоят в Антверпене и Брюсселе. Вот и к нему недавно стали на постой испанские солдаты, и с этим ничего не поделаешь. Но упрямые жители Брюсселя и упорные жители Антверпена решили соединить свои города, города, где прошла большая часть его жизни, каналом. Они знают, что это будет нелегкая работа. Шутка сказать — провести канал между городами, которые отделяют друг от друга день пути! И они с самого начала заботятся о том, чтобы об этом трудном деле сохранилась память надолго. Кто может сделать это лучше, чем художник, и кто из художников может сделать это лучше, чем Брейгель? Он уже представлял себе, что начнет с неторопливых походов туда, где идут работы… Дальше радостного предвкушения новой трудной задачи дело не пошло.

Тяжелая болезнь помешала Брейгелю выполнить этот заказ. Ван Мандер пишет о его болезни, но не говорит о том, чем был болен Брейгель. Исследователи его творчества высказывают предположение, что Брейгель надорвал силы работой, что он сгорел в огне всепоглощающего, постоянно стремящегося к новому и по-новому совершенного творчества. Это очень похоже на правду.

Прошло меньше двадцати лет с того времени, когда он был записан в списки гильдии святого Луки самостоятельным живописцем. Он и сам не мог уже, верно, вспомнить всего, что нарисовал и написал за эти годы. До нашего времени дошло не все созданное им, но, хотя сохранившееся — это лишь часть, осталось так много, что мы не сумели в этой книге охватить всего. Некоторые вещи, притом замечательные, остались за ее пределами.

Но о неустанной работе, которая подорвала силы художника, говорит не число созданных им картин и рисунков. Неустанные искания делают картины одного периода решительно непохожими на другие: между ними лежат всего лишь годы, но кажется, что прошли десятилетия. Он не давал себе отдыха, он не знал покоя.