Сергей Львов - Питер Брейгель Старший

Аллегорический смысл картины сложен. Построение ее просто и точно. Ее воспринимаешь сразу и сразу запоминаешь.

«Буря»… Черно-зеленые, фиолетово-коричневые волны взлетают островерхими гребнями к низкому грозовому небу. Грозное, темное небо сливается на горизонте с темной, грозной водой. Вода вздыблена волнами, тучи взвихрены ветром. Чайки тревожно чертят белыми крыльями черное небо. Паруса кораблей, застигнутых штормом, натянуты так туго, что, кажется, сейчас лопнут. Лишь над дальним берегом, к которому пробиваются корабли, тучи разорваны. В их просвете видно чуть более светлое небо, берег и башни — путеводный знак для моряков. Твердый берег и светлое небо манят надеждой на спасение. Суждено ли им достигнуть берега, суждено ли им спастись?

Вот с одного из кораблей сбросили в море бочонок с жиром — по морским поверьям, масло, разливаясь по поверхности воды, может умерить ярость волн. И действительно, за кормой корабля на картине тянется острый треугольник более спокойной воды. Но и здесь видна новая опасность — кит гонится за другим кораблем. Бочка отвлекает его внимание. Истолкователи видят здесь аллегорию: кит, погнавшись за пустой бочкой, упускает корабль. Но, по справедливым словам М. Алпатова, «смысл этой картины заключается не в том, на что намекают ее отдельные мотивы, а прежде всего в том, что в ней непосредственно видит глаз». А видит он грозный морской пейзаж необычайной напряженности и драматизма. Белые крылья чаек, светлые крылья парусов, полоса светлеющего на горизонте неба то усиливают его тревожный, зловещий сумрак, то кажутся проблеском надежды. Бурное море запечатлено на картине, буря времени и жизни угадываются в ней.

Картина осталась незавершенной. В одном месте картины видев прописанный гребень волны, но сама волна еще только намечена, в другом — ясно видны отделяющиеся друг от друга косо положенные мазки основного тона, на который должна еще была лечь лессировка. Подлинник он находится в венском Художественно-историческом музее — показывает не только результат, к которому стремился художник, но и путь, которым он шел. Неистовая энергия бушующей стихии, запечатленная на картине, живет в его душе и двигает его рукой, мазки — мощные, широкие, сильные — ложатся на грунт. Художник, никогда не щадивший своих сил, не щадит их и на этот раз, и ему не хватает их, чтобы закончить работу. «Буря» остается недописанной.

Тысяча пятьсот шестьдесят восьмой год — предпоследний год жизни Брейгеля — был ознаменован короткими проблесками надежды на то, что господству Альбы будет положен конец, и омрачен гибелью этой надежды. Первую попытку сокрушить испанское господство сделал брат Вильгельма Оранского — Людвиг Нассауский. Он завербовал в Германии наемных солдат, успешно прошел с ними по болотам и топям Фрисландии, которые казались непроходимыми, я напал на испанские войска. Ему удалось даже нанести им серьезное поражение под Гронингеном.

Брюссель узнал о первом поражении испанцев. Говорить о нем вслух побаивались, но шепотом повторяли, что сражаться против хорошо обученных и вооруженных солдат совсем не то, что врываться в дома безоружных и поодиночке уводить людей на казнь. Радость скоро сменилась тревогой. Стало известно, что Альба, взбешенный поражением, сам встал во главе полков, двинутых им против Людвига Нассауского. Народ Нидерландов был слишком обескровлен и подавлен, чтобы решительно поддержать армию, которая пришла из Германии, а сама эта армия состояла не из тех людей, для которых судьба Нидерландов и борьба против испанского владычества были бы главным делом жизни.

Ландскнехты оказались ненадежным войском в этой борьбе, не смогли оказать достаточного сопротивления Альбе и скоро были разбиты наголову.

Брюссель стал свидетелем нового торжества Альбы, ознаменовавшего свое возвращение в город после выигранного сражения новыми устрашающими казнями.

Тем временем Вильгельм Оранский, не смирившийся с поражением брата, сформировал новое войско — оно, увы, тоже в большинстве своем состояло из наемников, — и двинул его в Нидерланды. Подобно Людвигу Нассаускому, он начал с большого успеха. Ему удалось форсировать разлившийся по-осеннему Маас. Решительное сражение, если бы он только смог навязать его Альбе, могло бы привести к победе. Брюссель жил напряженным ожиданием вестей. Альба долго уклонялся от сражения, а для длительной, затяжной кампании армия Оранского была непригодна. Вместо решительного наступления ее полководцу пришлось вести сложные и долгие маневры против испанских войск, стремившихся оттеснить и его из Нидерландов, ландскнехты не повиновались его приказам, и в конце октября войско Вильгельма Оранского было разбито. Распустив его остатки, Оранский вынужден был скрыться. Альба снова восторжествовал. Теперь испанское господство было закреплено и упрочено, и по было на горизонте признаков, что оно будет поколеблено или, по крайней мере, смягчено. Перемены произойдут, но в будущем, до которого Брейгелю не суждено дожить.