Рут Вернер - Соня рапортует

Вечером, накануне моего отъезда к сыну, Эрнст, которого в Праге я видела лишь в случае крайней необходимости, предложил пойти вместе в кино. Это не было предусмотрено, но, коль скоро он как начальник это предлагал, отказаться я не могла. Мы смотрели «Маттернеле» и «Детский очаг» — чудесный французский фильм, в котором главные роли играют дети. Для меня это было подлинной катастрофой. Я так разволновалась, что уже через десять минут заливалась слезами. Эрнст не мог положиться на сотрудницу, которая ревет в кинозале. Поначалу я не вытирала слез и изо всех сил пыталась их сдержать. Напрасно — они лились ручьем. Мне было очень неловко, и я пробормотала: «Я обычно не такая».

Эрнст положил руку мне на плечо и заметил: «Я рад, что ты такая».

В этот вечер мне не хотелось идти заплаканной в кафе, но Эрнст настоял и впервые рассказал мне о себе. О своем отце — гамбургском рыбаке, пропивавшем все деньги, о матери, которая кормила своим заработком четверых детей, голодала и вырастила детей порядочными людьми, Эрнст порвал с отцом, который плохо относился к матери, покинул родительский дом и стал моряком. Вскоре вступил в Коммунистическую партию Германии, но путь к познанию был нелегок. Он стал изучать теорию. Его коллеги играли в карты, проводили свой отпуск на берегу или отдыхали, а он сидел над книгами и мучительно пытался понять иностранные слова и длинные сложные фразы. Но он не сдавался, пока наконец не мог сказать — я овладел марксистским мировоззрением.

Эрнст долго рассказывал мне о своей жизни.

На следующий день я выехала в приграничный поселок. Многое выветрилось из моей памяти, но эту поездку в поезде я помню, потому что была счастлива.

Каждая минута приближала меня к сыну. Я пыталась унять свое волнение и радость. Мальчик вряд ли бросится мне, ликуя, в объятия, возможно, он меня вообще не узнает. С вокзала меня увезла мать Рольфа. Я была горько разочарована, что она не захватила с собой Мишу. Последний час дороги до домика на окраине леса длился бесконечно.

Я не могла сосредоточиться на беседе и с самого утра ничего не ела. Мы вошли в дом — незнакомый маленький мальчик подбежал к бабушке и спрятался за ее юбку. Мой сын не хотел даже протянуть мне руку. Три дня он меня избегал, проявляя невоспитанность, был замкнутым и упрямым. На третий день я его увезла практически против его воли. Потребовалось время, чтобы отношения между нами нормализовались.

Из Праги в Триест мы с Эрнстом и сыном ехали тем же поездом в разных купе. Позднее на пароходе мы должны были официально встретиться как пассажиры. Пароход стоял уже у причала. Его путь пролегал через Суэцкий канал и Индию с остановками в Каире, Бомбее, Сингапуре и Гонконге.

На пароходе Миша заболел коклюшем, и ему было запрещено играть с другими детьми. Мне много пришлось заниматься с сыном, заботиться о моем худеньком воробышке. Эрнст полюбил Мишу, был с ним дружелюбен и терпелив и находил, что я хорошая мать.

В Советском Союзе еще лежал снег. На пароходе я разгуливала в белом платье без рукавов и вместе с Эрнстом плавала в бассейне. Длительное путешествие с его теплыми днями и ясными ночами, солнцем и звездным небом над головой создавало атмосферу, которой трудно было противостоять. У меня и Эрнста было много времени для того, чтобы ближе познакомиться и рассказать друг другу о себе. Мне было двадцать четыре года, а Эрнсту двадцать семь. Когда вечерами в темноте мы, склонившись над бортом, смотрели на волны, перешептывались или подолгу молчали, я далеко не была уверена в том, что желаю лишь «товарищеских отношений» между нами, и Эрнст это чувствовал. Я знала, что он не придавал этому большого значения. Но я не хотела уступать, связывать себя воспоминаниями о сказочном путешествии, тем более что предстоящие будни могли стать совершенно иными. Мы не могли бы расстаться в случае, если бы в дальнейшем охладели друг к другу.

В ходе этого путешествия были и другие обстоятельства, которые неизбежно возникли. Я поступила правильно, отказавшись ехать в первом классе. И в дальнейшем я всегда возражала против того, чтобы сразу ставить в подобную среду немецких рабочих-коммунистов, проявивших мужество и преданность. По их манере поведения любому пассажиру первого класса стало бы понятно, что здесь что-то не так. К тому же следовало вести себя на первых порах за границей скромней, научиться вначале вести себя в буржуазном обществе. Я была также против того, чтобы снабжать сотрудников большими средствами. Подчас случалось, что товарищ, который до этого жил просто или даже на грани нужды, не мог противостоять искушению жить на широкую ногу, начинал пить, заводить любовные интрижки, становился сибаритом и оказывался в тупике. Эрнст почти не пил. В противном случае я не согласилась бы работать под его началом.