Рут Вернер - Соня рапортует

Эрнст прошел ту же подготовку, что и я. Я надеялась, что он лучше, чем я, ориентировался в передатчике, так как мои познания в этой области были недостаточны. Само собой разумеется, что никому из своих товарищей по школе я не сказала о новом задании.

Последний вопрос, который я задала Андрею, — знает ли Эрнст, что у меня есть сын. Ведь никто об этом не подумал. Андрей предложил, чтобы я сама сказала об этом Эрнсту.

Этого мне еще не хватало. Ехать с совершенно незнакомым мне человеком в неизвестность, не зная даже, согласен ли он на то, что со мной будет сын.

Машина привезла меня и Франца к школе, где обучался Эрнст. Меня провели в комнату, пальто я повесила в прихожей и осталась ждать в насквозь промерзшем помещении. Возможно, в нем и не было очень холодно, дрожала я больше от волнения. Дверь отворилась, первым в комнату вошел Франц, за ним следовал товарищ на голову выше его. «Это Эрнст, это Соня, знакомьтесь». Франц вышел. Я решила молчать, ждать, когда заговорит Эрнст — он ведь был моим начальником. У Эрнста были совершенно светлые волосы, узкие голубые глаза, большой нос и тонкие губы. Он был широкоплеч, строен и силен. «Ты дрожишь, — сказал он. — Хочешь надеть мое пальто?» Не дожидаясь ответа, он снял с себя пальто и набросил его на меня. Пальто было длинное и тяжелое, но мне сразу же стало лучше.

Потом я вспомнила, что самое главное еще необходимо выяснить:

— У меня маленький ребенок, которого я не могу оставить.

— Кто у тебя?

— Мальчик, ему три года. Он должен ехать со мной.

В отношении ребенка я уже давно приняла решение. Добровольно я могла бы с ним расстаться лишь в том случае, если бы дело шло о революции или о вооруженной борьбе в рядах партизан. Если бы Эрнст не дал согласия на поездку с нами ребенка, я бы с ним не поехала.

Эрнст молчал, а я думала: сейчас я верну ему его пальто и пойду к Андрею.

— Почему я должен быть против ребенка, — сказал он, — новое поколение нам нужно.

Мы с Францем уехали. Через несколько дней я получила задание собрать свои вещи и в течение четырнадцати дней пройти курс обучения совместно с Эрнстом. Школа, состоящая из отдельных домиков, находилась в лесу, неподалеку от деревни.

Нам оставалось немного времени для завершения подготовки, но достаточно, чтобы понять, что в технических вопросах Эрнст был намного способней меня, он занимался с огромной настойчивостью и основательностью. Он терзал вопросами Франца, который был хорошим практиком, но вовсе не теоретиком, и не успокаивался до тех пор, пока до конца не уяснял себе того или иного вопроса. Он никогда не смотрел на часы, почти не делал перерывов и продолжал работать после ужина. По сравнению с ним я чувствовала себя слабаком и полностью подчинилась его системе работы. В работе по азбуке Морзе я была быстрей его: меня утешало, что хотя бы в этом я выше его.

За четырнадцать дней, которые мы провели вместе, мне удалось, как это бывало и раньше с моими друзьями и товарищами, создать товарищескую атмосферу, которая исключала для Эрнста возможность ожидать от наших отношений большего.

Эрнст был доволен, что я основательно тружусь. Он не знал, что меня стимулировал его пример. Ему явно стало легче на душе, когда он увидел, что я не отличаюсь избалованностью и капризностью. Со своей стороны я старалась произвести на него впечатление бывалой закаленной личности — пусть знает, что навстречу будущей опасности с ним отправляется боевой товарищ.

Перед отъездом со мной попрощался генерал разведывательного управления Давыдов. Свои партийные взносы я уплатила еще как немецкая коммунистка. В Шанхае я просила товарищей предоставить мне эту возможность, и Рихард урегулировал этот вопрос. Агнес я больше не видела.

В 1948 или в 1949 году я могла с ней встретиться. Она жила в Оксфорде, а я в деревне неподалеку, однако в том критическом положении, в котором я тогда находилась, было бы политически безответственно подвергать ее опасности. К тому же я не знала, какое развитие претерпели ее политические взгляды. Я слышала только, что Агнес была озлоблена и ни с кем не общалась. В тот период ее книги были очень популярны. Умерла она в марте 1950 года после операции. Известие о ее смерти наполнило мое сердце печалью.

Мы с Эрнстом выехали в Прагу раздельно и жили там в различных отелях. Мой паспорт выглядел таким образом, как будто бы я все время жила в Европе. Мы приобрели билеты второго класса на итальянский пароход под названием «Конто Россо» или «Конто Верди», отплывающий из Триеста. Я отказалась ехать первым классом, как это было принято у разведчиков. Наконец-то я могла забрать Мишу, который жил в приграничном поселке у родителей мужа в чехословацких горах Ризенгебирге. Затем мы выехали из Праги в Триест. Более семи месяцев я находилась в разлуке с Мишей и не могла думать ни о чем другом, как о свидании с ним. Длительная разлука вызвала во мне «голод на детей». На улице я шла за ними, наблюдая их поведение, заглядывала в каждую детскую коляску.