Ирина Голицына: Воспоминания о России (1900-1932)

Мой отец, родившийся в 1865 году, был старшим из детей и единственным сыном. Потом шли две дочери, мои тетки, Нина и Наталья. Когда отец служил в Преображенском полку в С.-Петербурге, он подружился с молодым офицером Кириллом Нарышкиным [6] Нарышкин Кирилл Анатольевич (1868–1924) — друг детства Николая II, флигель-адъютант, полковник Л.-гв. Преображенского полка, с декабря 1916 до февраля 1917 г. генерал-майор и начальник военно-походной канцелярии Царя. , который часто приглашал его к себе в дом, где жил со своей вдовой матерью. У Кирилла была сестра [7] Татищева Вера Анатольевна (1874–1951) — урожденная Нарышкина, жена графа Дмитрия Николаевича Татищева, дочь Анатолия Дмитриевича Нарышкина и его жены, урожденной княжны Елизаветы Алексеевны Куракиной. моложе его на восемь лет и очень хорошенькая. Вскоре они с моим отцом обручились и обвенчались.

Когда мои родители начали свою совместную жизнь, они были далеко не богаты, и мой отец сразу же занял государственную должность в Вильне. Потом он был избран предводителем дворянства в Гжатском уезде, и мои родители переехали в Ворганово и обосновались в имении моего деда Татищева. Он предоставил им так называемый «маленький дом», где они могли жить, если бы захотели, совершенно независимо.

Очень скоро, в 1894 году, родился первый ребенок — моя сестра Елизавета, названная так в честь моей бабушки по матери. Когда начались роды, позвали молодого доктора. Через некоторое время он вышел из комнаты роженицы, отвел моего отца в сторону и сказал, что надо быть готовым пожертвовать матерью или ребенком. Следует сделать выбор. Не слушая дальше, мой отец воскликнул: «Любой ценой спасти маму!»

Последовали томительные минуты, показавшиеся часами бедному отцу и бабушке, но наконец дверь открылась, и доктор провозгласил, что родилась прелестная девочка и обе — мама и дочь — вне опасности. Радость была огромной, и очень много говорилось об искусстве доктора.

Бабушка Нарышкина [8] Нарышкина Елизавета Алексеевна (1838–1928) — урожденная княгиня Куракина, обер-гофмейстерина Императрицы Александры Федоровны, статс-дама, кавалер-дама, председательница Петроградского дамского благотворительного тюремного комитета, приюта имени принца Ольденбургского для женщин, отбывавших наказание в петербургских местах заключения, Общества попечения о семьях ссыльнокаторжных и приюта для арестантских детей; вдова Анатолия Дмитриевича Нарышкина (1825–1883). во время одного из своих визитов во дворец рассказала обо всем этом молодой Императрице Александре Федоровне, и та решила позвать того же молодого доктора, когда придет ее время. Так, благодаря рождению моей сестры, этот доктор стал главным врачом Императрицы, однако, когда моя мама ожидала второго ребенка и отец послал за ним, он отказался приехать сам и прислал своего ассистента.

С рождением второго ребенка родители переехали в «средний дом» в Ворганове. Второй ребенок был мальчиком, и его назвали Николаем в честь деда со стороны отца. Николай, по прозванию «Кот», развивался очень быстро. Уже в возрасте девяти лет он писал стихи и небольшие рассказы и потом стал профессиональным писателем и хорошим художником. Я завидовала ему и восхищалась им.

К тому времени, как я родилась, моей сестре Елизавете, по прозвищу Ика (позднее, в Советской России, близкие называли се «Изя»), было пять с половиной, а Коту — три с половиной года. Мы по-прежнему жили в деревне, иногда наезжая в Санкт-Петербург и проводя половину лета в имении моей бабушки Нарышкиной Степановское. Главный дом там был очень внушительным и состоял из трех зданий, соединенных в единое целое. В центре был огромный белый дом с колоннадой и большим гербом под самой крышей. Отчетливо, во всех подробностях помню его лежащим па земле, разбитым на кусочки большевиками; это было, когда я посетила Степановское в начале двадцатых годов. Сброшенным вниз и разбитым оказался один из двух каменных львов, которого мы, дети, особенно любили. Я была очень расстроена и подумала: «Какой смысл в таком разрушении?»

В бабушкином доме в Степановском стояла мебель с дорогой обивкой, висели редкие и часто ценные картины, в том числе несколько полотен Каналетто. (Мой прадед был коллекционером.) Менее ценной, но более интересной казалась нам, четям, галерея портретов предков. Например, я помню портрет и натуральную величину нашей прабабушки (урожденной Голицыной), собравшейся на охоту. Изображенная на лошади, удерживаемой двумя пажами, она машет рукой двум девочкам, у одной из которых на руках маленький ребенок. Для нас, детей, самым интересным были качели, наверху, в той части дома, где мы жили. Это были необычные качели. Нужно было крепко ухватиться обеими руками за кожаную петлю, а ваш партнер делал то же самое на противоположном конце шеста. При достаточном умении и проворстве можно было взлететь очень высоко, почти к потолку. С замиранием сердца обследовали мы цокольный этаж огромного дома, это помещение казалось нам похожим на тюрьму, с решетками на окнах и мрачными интерьерами. Снаружи, по обе стороны подъездной дороги, были разбиты продолговатые цветочные клумбы. До сих пор, если я закрою глаза и сосредоточусь, я могу видеть их во всей красоте и яркости.