Иштван Барт - Незадачливая судьба кронпринца Рудольфа

Ведь та кошмарная сцена, заключительные слова которой были подслушаны лакеем (?), могла разыграться лишь после того, как Рудольф заявил: он желает развестись со Стефанией и взять в жены Марию Вечера. Безымянные авторы этого свежеиспеченного народного предания (журналисты? венские извозчики? белошвейки? торговцы мануфактурой? юные мещаночки, вздыхающие по аристократам офицерам? провинциальные аптекарши, в анонимных записках умолявшие красавца Рудольфа о свидании?) безошибочным чутьем понимали, что эта пророческая сцена так и просится в финал второго действия.

Что же касается точности содержания сей громкой сцены, то в обращении ходило несколько версий. К примеру: Рудольф не по своей воле явился к отцу, а Франц Иосиф вызвал к себе сына, узнав о его бракоразводном намерении от папы римского, к которому наследник втайне от всех обратился за разрешением. Согласно наиболее мелодраматическому варианту, император потребовал от сына разрыва с его приятельницей, на что Рудольф согласился и лишь попросил отца дозволить ему провести с Марией одну-единственную ночь… для прощания. В Будапеште была распространена "венгерская" версия: отец и сын окончательно охладели друг к другу, и Франц Иосиф кричал на сына из-за того, что наследник — уж мы-то знаем: из подвластных ему народов он больше всего любил нас, венгров! — отстаивал венгерские интересы и выступал за создание национальной армии.

Однако вероятнее всего, что этот драматический разговор не состоялся вообще — точно так же, как и прочие театральные сцены, в которых люд пытался понять восседающего на недосягаемой высоте императора и его семью, навязывая им роли из мещанской мифологии. Именно это и настораживает; неужто возможно, чтобы престолонаследник — и вдруг умер такой "обывательской" смертью? От любви!

Попробуем-ка вообразить, к примеру, сцену между Рудольфом и Стефанией на лестнице посольского особняка. Одевшись в гардеробе, они начинают спускаться по лестнице, и тогда непомерно располневшая Стефания — вероятно, в длинном, до полу, вечернем платье, в драгоценной диадеме на голове, а может, в одной из своих знаменитых шляп (огромной, чуть ли не с мельничное колесо, украшенной натюрмортом из фруктов и неотъемлемой деталью в виде изящной птички-колибри, как это было модно в восьмидесятые годы), — вышагивая точно аршин проглотила, а может, наоборот, вперевалку, вдруг срывается (она и без того раздражена от постоянного недоедания в надежде похудеть) и, побагровев от злости, набрасывается на худощавого по сравнению с ней, да и ростом пониже ее Рудольфа с упреками, призывает его к ответу за дерзкий взгляд Марии Вечера ("Дождешься у меня, я тебе покажу…", "Я не намерена сносить…"), а супруг смущенно бормочет что-то или мрачно молчит, так как голова у него раскалывается и он готов послать ко всем чертям эту дебелую матрону (а может, пытается утихомирить ее? "Потише, милочка, нас могут слышать…"), совместная жизнь с которой превратилась для него в ад…

Нет, сцена не получается. Уж слишком она комическая, слишком "обывательская". Да и с чего бы ссориться наследной чете? Разве было им что сказать друг другу?

И по всей вероятности, они и в самом деле не ссорились. Граф Монц, советник посольства, пишет в своих мемуарах (да-да, он тоже оставил нам воспоминания), что проводил их до подъезда — элементарная вежливость! — и что, поскольку в гардеробе не сразу отыскали горностаевую мантию Стефании, он еще несколько минут поболтал с их высочествами, которых уже поджидала у подъезда придворная карета.

Близилась полночь, однако для Рудольфа день еще не был закончен. Он принимает в своих апартаментах Морица Сепша. Главный редактор и издатель газеты "Нойес Винер Тагблатт", весьма любопытная фигура, Сепш в последние годы жизни Рудольфа принадлежал к самому близкому его окружению. Газета его являлась органом либеральных кругов, и сам Рудольф использовал ее в качестве рупора, что, разумеется, приходилось держать в тайне. Его корреспонденции и статьи — без подписи или же подписанные псевдонимом, иногда именем того же Сепша, — легендарно преданный Рудольфу старик лакей, прокравшись ночью через неохраняемую боковую калитку, кружным путем, меняя фиакры, доставлял на квартиру главного редактора, где тот собственноручно переписывал (заодно подвергая и легкой цензуре) рукопись его высочества, дабы в редакции или типографии не заподозрили чего. Хотя все эти таинственные подробности звучат так, словно позаимствованы из сверхромантического немецкого романа о жизни заговорщиков, и не хватает лишь камуфляжа с переодеванием в чужое платье, кинжала и наемного убийцы, на сей раз все это доподлинные факты потаенной политической жизни наследника.