Иштван Барт - Незадачливая судьба кронпринца Рудольфа

Связь была важной для обеих сторон: для отстраненных от власти австрийских либералов Рудольф — единственный (хотя бы номинально) претендент на трон — оставался единственной надеждой на лучшие времена после его восшествия на престол, для Рудольфа же Сепш и его окружение являлись практически единственной нитью, связующей его с реальным миром. Все сведения, какими он располагал, были получены от Сепша или благодаря ему; "собственным источником", из которого он узнал о результатах выборов во Франции, был парижский корреспондент Сепша. Кто и в какой степени был осведомлен об этой связи? Трудно сказать наверняка, однако же предположить можно: Вена была городом открытых секретов.

Рудольф, во всяком случае, пытался утаить эту связь или хотя бы скрыть, до какой степени она прочна и действенна. Он вынужден был таиться, если не хотел стать политически "неугодным", ведь и без того при дворе относились к нему с большим подозрением. Учитывая все это, легко предположить, что после многотрудного дня, после мучительно неприятного вечера (даже если на приеме и не произошло никаких чрезвычайных инцидентов, общая атмосфера была достаточно наэлектризованной) принцу захотелось побеседовать с Сепшем в их обычный, полуночный час. Но именно об этой-то последней беседе (знал ли уже тогда Рудольф, что она станет последней?) не упомянуто ни единым словом в записях Сепша, хотя он вел подробнейший конспект каждого разговора со своим политическим медиумом. Впрочем, и это обстоятельство нельзя счесть решающим, ведь и у главного редактора оснований для правки публикуемых им политических материалов было не меньше, чем у любого другого человека, так или иначе связанного с наследником-самоубийцей.

Об этом ночном разговоре сообщает дочь Сепша Берта Цукеркандль. В ту пору она была подростком, однако утверждает, будто хорошо помнит, как отец вернулся домой крайне взволнованный и рассказал, что нашел Рудольфа в состоянии ужасного нервного расстройства. Наследник поведал, что император (якобы) демонстративно не подал ему руки на приеме (и именно такая деталь ускользнула от всеобщего внимания?), публично оскорбив его, и отныне между ними все кончено, его более ничто не связывает с отцом.

К сожалению, сколь ни удобен этот намек на политическую подоплеку дела для мотивировки самоубийства (а может, для политического убийства?), образ габсбургского наследника, трясущейся рукой наливающего себе коньяку, образ принца, притесняемого за свои прогрессивные убеждения и вынужденного два дня спустя покончить с собой (или пасть жертвой покушения), — фигура чересчур романтическая, хотя такая версия романа с историческим фоном в виде развалин бывшей монархии была бы правдоподобнее слезливой истории о несчастных влюбленных.

Однако уязвимость этой сцены скорее не в ее неправдоподобии — с точки зрения исторической правды, — а в том, что комендант Бурга ведать не ведает о визите к принцу Морица Сепша. Зато ему известно о другом ночном посетителе — фрейлейн Мици Каспар (также одной из клиенток фрау Вольф, вроде Эллы Шомич), которая якобы оставалась у принца до утра.

На этом можно бы покончить со столь растянувшимся воскресным днем, не попади нам в руки секретное донесение доктора Флориана Майснера:

"К. Р. до трех часов ночи находился на квартире Мици Каспар (Хоймюльгассе, 10). За время пребывания там выпил очень большое количество шампанского, а уходя, вручил привратнику за услуги десять крон. С Мици он попрощался весьма необычно: начертав пальцем крест у нее на лбу. Прямиком от Мици он отправился в Майерлинг".

Нам в этой путанице, к сожалению, не разобраться. Разве что можем уточнить: Рудольф отправился в Майерлинг не от Мици; впрочем, это несущественно, ведь если и не прямо от нее, то, во всяком случае, на следующий день наследник действительно уехал каретой в свой охотничий замок.

Опять зловещие предзнаменования, которые так и просятся в роман, — что прикажете с ними делать? По природе вещей они каждому бросились в глаза лишь задним числом. Мици Каспар — постоянная пассия Рудольфа в течение ряда лет — также лишь впоследствии рассказала доктору Майснеру, будто бы наследник за полгода до своей смерти и ей предлагал на пару покончить счеты с жизнью, а она лишь высмеяла его; и, разумеется, Майснер тоже по прошествии времени написал донесение на имя барона Крауса.

Кстати сказать, Майснер, разнюхивающий новости по спальням клиенток фрау Вольф, — один из самых темных второстепенных персонажей во всей этой истории. Будучи, по сути дела, адвокатом, он получал не постоянное месячное жалованье, как все тайные полицейские осведомители, а "сдельную" плату, так что в его прямых интересах было поставлять любую информацию, и как можно чаще. Значит, мы не можем полностью доверять даже перу доносчика, хотя следует признать, что упоминание о десяти кронах (изрядная, прямо скажем, королевская сумма чаевых, наверняка потому и запомнился этот факт привратнику) звучит весьма правдоподобно. Принять на веру можно лишь одно: копии всего, что Майснер писал о Рудольфе, попадали и к князю Рой-су, иначе что понимать под "особой услугой", в благодарность за которую Вильгельм присудил пусть скромную, но тем не менее официальную имперскую награду какому-то безвестному венскому адвокатишке?