Иштван Барт - Незадачливая судьба кронпринца Рудольфа

К сожалению, мы не в силах представить себе эту сцену, что, разумеется, — спешим добавить — отнюдь не означает, будто бы так не могло произойти на самом деле; трезвый современный ум еще не раз спасует перед несуразностями нашей истории. И все же: дело здесь не только в хронологической неувязке событий (это, скорее, забота барона Крауса, мы ведь не занимаемся расследованием), но… наследник императорского трона, многоопытный ловелас — и вдруг прибегает к помощи повитухи, чтобы избавиться от собственного ребенка! Возможно ли такое?

Это логичное и рациональное — можно сказать, естественно-научное — объяснение, которое мигом разрешило бы столько вопросов, к сожалению, предполагает в высшей степени неразумное поведение всех участников нашей истории. Тут нам пришлось бы не только перестроить всю хронологическую последовательность событий (13 января. Благодарение судьбе !), но и сконструировать новые типы действующих лиц.

Реальность и миф по-прежнему неотделимы, но не потому, что таинственные руки сгладили все следы и тем самым скрыли от нас реальность, но потому, что даже Рудольф и Мария не могли провести черту между ними. Поэтому-то мы так слабо верим всем объяснениям, разгадкам "тайны". В конце концов разрешить "майерлингскую загадку" стремится лишь тот, для кого миф является реальностью. А поскольку тайна сама по себе есть миф, — тот, кто ее "распутывает", на деле запутывает еще больше.

Значит, в центре картинки все равно остается пустота.

Но что же, собственно, хотели утаить от современников и от потомков таинственные — и, очевидно, злокозненные — руки? Какое обстоятельство могло бы сотрясти империю, выйди оно наружу? Что может быть страшнее того, что произошло (о чем знаем мы и знали в то время все): наследник убил семнадцатилетнюю девушку, а потом и сам пустил себе пулю в лоб? Что могло быть такого ужасающего (или постыдного?), если барон Краус не решился написать об этом даже в своих мемуарах, хранимых им за семью печатями и подлежащих вскрытию лишь после его смерти? То, что Мария была беременна? Правда это или неправда — но ведь на этот счет в ту пору шушукались чуть ли не по всему городу.

Оставим наше дознание и пойдем по следам событий.

Когда спустя полчаса — то есть примерно в половине двенадцатого — вслед за письмом прибыла и ожидаемая телеграмма, Пюхель застал наследника по-прежнему стоящим у окна спальни и задумчиво смотрящим вдаль. В руке у него карманные часы; возможно, он иногда взглядывает на них. Медленно или быстро идет для него время?

"Торопливым жестом он вскрыл телеграмму, быстро пробежал глазами ее содержание. Я, как только вручил ему, сразу же и удалился; лишь мимоходом заметил, что он вдруг очень разволновался, бросил телеграмму на стол и как бы самому себе сказал: — Да, быть по сему!"

Можно гадать и строить предположения, какие были в той телеграмме новости — настолько важные для наследника, что он не хотел уезжать на охоту, пока не узнает их, — но наше положение безвыходно. Очевидно лишь, что, даже если ее содержание было связано с побегом девушки (а это мало вероятно, независимо от того, побывала у него Мария 8 то утро или нет), Рудольф и теперь ведет себя совсем не как человек, готовящийся к смерти. (И все же рискнем предположить: возможно, телеграфировал Каройи — не в первый и не в последний раз за эти дни.) Хотя фраза "быть по сему", безусловно, звучит зловеще. Но нельзя же требовать от Пюхеля, чтобы он оказался единственным из всех свидетелей, не подметившим ни малейшего "признака" грядущей трагедии!

Как бы там ни было, Рудольф несколько минут спустя выходит к сидящему в приемной флигель-адъютанту и дает ему распоряжение отменить конференцию, поскольку он не сможет в ней участвовать, да и намеченный на час пополудни прием пражского архиепископа, к сожалению, также не состоится — он, Рудольф, немедленно уезжает. Пюхелю велено сказать кучеру, чтобы подавал карету, а он тем временем забежит наверх проститься с сиятельной супругой. Да, и еще: его следует ожидать завтра к пяти вечера — до тех пор пусть проведут уборку в его покоях. Вечером он примет участие в семейном ужине.

Пюхель, держа лошадей под уздцы, ожидает своего господина во дворе. Рудольф бегом спускается по лестнице; вскакивает на козлы легкого открытого придворного экипажа — кучер в ливрее отодвигается на сиденье и передает ему поводья. Рудольф дергает, и лошади трогаются. Однако, проехав несколько метров по огромному, закрытому двору к сводчатым воротам, Рудольф поворачивает их и, сделав небольшой круг, возвращается к крыльцу: