Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Ты, наверное, сейчас уже вкалываешь на своём огороде или, приведя в порядок дачу, уже заканчиваешь роман. Дай тебе Бог здоровья и помощи во всех твоих делах и помыслах.

Мария Семёновна очень переживает, что я лечу в Москву, пробовала даже шумнуть, но я ей говорю, что отправляюсь в столицу, наверное, в последний раз, и она смирилась, как всегда, собирает меня в дорогу и ворчит о моей беспечности, чтоб чего не забыл. Вот соединила судьба чёрта с младенцем, и ничего, в октябре будет уже 55 лет вместе. Часто стали мы с ней вспоминать прошлое, горькое, трудное, а всё же лучше нынешнего подлого. Помнишь ли Некрасова: «бывали хуже времена, но не было подлее»? Что бы сказал великий поэт-страдалец о временах нонешних? Обнимаю тебя. Твой Виктор Петрович

6 июля 2000 г.

Красноярск

(В.Самуйлову)

Дорогой Виктор!

Твоё письмо пришло, когда я находился в больнице с подозрением на самый тяжкий диагноз. Обошлось, но и при болезни присутствующей радости тоже мало, а хлопот много. Меня лечат дома, в том числе иглоукалыванием. Помогло, однако, лечиться надо с полгода, чтобы был результат. Но ладно, о наших годах и хворях ни разговаривать, ни слушать никому не интересно.

Хотел я тебя назвать мудаком, да перед Лизой неудобно, и есть, как я понял, на той земле, где ты обретаешься, много желающих так тебя назвать. Зачем ты рукопись отправил с кем-то? В результате рыбину мы получили, а рукопись до се где-то плавает, и ладно, если выплывет. Я уверен, что люди, нас окружающие, всегда готовы посчитать рыбину ценнее рукописи. Надеюсь, хоть второй экземпляр или черновик у тебя есть?

Ужасно я расстроился, ужасно. Из больницы в Овсянку со «своими» людьми переслал я два рассказа на компьютер (задумано три), и экая канитель поднялась, едва рукописи нашлись. А тут пришёл человек, сунул рыбину и сказал М. С: «Это Вам из Дудинки от какой-то девушки». И всё, как в воду канул, ни спросить не с кого, ни позвонить некому.

Я всякие времена пережил, во всяких русских дырах и дремучих углах пообретался, но рукописи всегда посылал только по почте. И ни одна, слышишь, ни одна из них не потерялась, а вот с нарочными, да ещё с друзьями посылал, те и забывали их послать или передать, и вовсе по пьянке теряли. Тебе мой большой отчёт.

А на теплоходе совместно с Вами поехать мы не можем. Ты же знаешь, что М. С. из дому не выходит и мечтает на первый случай дожить до своего 80-летия (22 августа). У неё вышла превосходно изданная юбилейная книга, она её тебе подарит, как ты у нас объявишься. С 22 по 30 сентября намечаются у нас третьи провинциальные «Литературные чтения», и тебе надо бы как-то изловчиться побывать на них. Будут и умные люди, надо их послушать, а то в своей сторожевой будке совсем ты потеряешься и всякие ориентиры жизненные утратишь.

Ну ладно, я всё ещё не очень работоспособен и на долгое сидение за столом непригоден.

Обнимаю тебя, если можешь, позвони и скажи, где и у кого рукописи. Виктор Петрович

26 июля 2000 г.

(С.Новиковой)

Дорогая Светлана Александровна!

Уже давно получил Вашу книжку, но прочесть её никак не удавалось, суета, болезни, слабеющее зрение и графоманы, ломящиеся в дверь, не оставляют времени на чтение.

Книжку-документ, пусть и тысячным тиражом, Вы бросили в будущие времена, как увесистый булыжник, как ещё одно яркое свидетельство наших бед и побед, не совпадающее с той демагогией, что царила, да и до се царит в нашем одряхлевшем обществе, одряхлевшем и грудью, и духовно, и нравственно. Нужная, важная книга. Конечно, те, кто бегает или уже ковыляет с портретиками Сталина по площадям и улицам, никаких книжков не читают и читать уже не будут, но через два-три поколения потребуется духовное воскресение, иначе России гибель, и тогда будет востребована правда и о солдатах, и о маршалах. Кстати, солдатик, даже трижды раненый, как я, на Руси ещё реденько, но водится, а командиры, маршалы и главные и неглавные давно вымерли, такова была их «лёгкая» жизнь, да ещё этот сатана, за что-то в наказание России посланный, выпил из них кровь, укоротил век.

Я был рядовым солдатиком, генералов видел издали, но судьбе было угодно, чтоб и издали я увидел командующего 1-м Украинским фронтом Конева, и однажды — во судьба! — совсем близко под городом Проскуровом видел и слышал Жукова. Лучше б мне его никогда не видеть и ещё лучше не слышать. И с авиацией мне не везло. Я начинал на Брянском фронте, и первый самолёт сбитый увидел, увы, не немецкий, а нашего «лавочкина», упал он неподалёку от нашей кухни в весенний березняк, и как-то так неловко упал, что кишки лётчика, вывалившегося из кабины, растянуло по всей белой берёзе, ещё жидко окроплённой листом. И после я почему-то видел, как чаще сбивали наших, и дело доходило до того, что мы по очертаниям крыльев хорошо различали наши и немецкие самолеты, так свято врали друг другу: «Вот опять херакнулся фриц!»