Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Нынче у нас малоснежная зима была и сухая весна, так резваки отроческого возраста запалили край со всех концов, да ещё пыльные бури начались, и я воочию узрел, что такое конец света. И вообще живём мы ныне в своём отечестве неспокойно, озабоченно и тревожно. Что-то будет? Уцелеет ли Россия и мы вместе с нею?

Ещё раз спасибо за фото, за поздравление. Кланяюсь, обнимаю, Виктор Петрович

5 июня 1990 г.

Овсянка

(З.Б.Чернышовой, Н.П.Веселовой)

Дорогая Зина! Нина!

Спасибо за письмо и за книжечку. Я её сохраню у себя.

Книжечка хорошая, и девочка способная. Может быть, и очень способная, но сейчас об этом говорить рано, и совершенно исключено внушать это девочке. Они, дети, сплошь сейчас вундеркинды, а это опасно. Уж очень многие за мою творческую жизнь кончили свои дни трагически, или запутались, или запутали жизнь свою и близких людей.

Если Божий дар есть, он сам о себе заявит и сделает человека рабом бумаги, заставит его сочинять, ибо не сочинять он уже не сможет. Божий дар это тяжёлое бремя, счастье и несчастье одновременно. Я не желал своей доли никому из своих детей, хотя и сложилась моя литературная судьба более или менее удачно. Но то, что знаю я о своей работе, чего в ней «прошёл», сколько перестрадал и буду вынужден страдать до последнего вздоха, — это ведомо лишь мне. Книга — это уже итог внутреннего напряжения, внешняя оболочка, видная людям, а что было унутрях сочинителя, знать никому не дано. Поэтому, наверное, порадовавшись первой своей убогой книжечке, почти благоговейно к ней отнесясь, я уже более не радовался так ни одной своей книге. И чем серьёзнее работаешь, чем больше внутренней сожжённости происходит, тем более усталым приходишь к концу. Нет уже сил, и только депрессия, душевный разлад, чувство безмерной усталости и покинутости. Однажды в деревне Сибла во время дождя, лившего всё лето, я чуть не застрелился в таком состоянии, и тогда-то решил переменить место жительства, поехать «домой», надеясь спастись от безмерной тоски и одиночества.

Это мне удалось. Через месяц будет 10 лет, как я в Сибири, и возраст ли виноват, родина ли врачует, но теперь я уже полюбил быть один, особенно в деревне, порвал почти все связи с внешним миром, много работаю, ещё больше переживаю за то, что творится вокруг, но такой покинутости, ненужности своей, как на Вологодчине, уже не ощущаю. Да и работа скучать не даёт. Роман-то о войне большой, требует много сил, времени и отрешённости от суеты. Счастлив бываю, если день пройдёт и меня никто не потревожит, ничто не выбьет из рабочего настроения.

М. С. уже очень больна, в деревне, где нет врача и больницы, ей быть постоянно нельзя, после двух инфарктов это рисково. Толкётся в городе, поднимает сирот-ребятишек. Витя уже большой во всех смыслах, вредничает иногда, но дом-то на нём уже, и с технической, и с физической стороны. Учится шаляй-валяй, правда, после девятого класса собирается в техникум электротехнического уклона. Дома он постоянно с отвёрткой, паяльником, пылесосом и прочими тех. принадлежностями, огрызается на бабку, а голос — помесь поросёнка с бараном, так я иногда на него поднимусь, что бабке грубит, а он мне: «Чего ты, дед, пылишь, это у меня голос такой!» Поля растёт жизнерадостная, крепенькая, но артистка-а-а-а...

Словом, всё идёт своим чередом. Успеть бы маленько подрастить детей, всё остальное не имеет уже никакого значения.

Ирина похоронена здесь, в Овсянке, под старыми развесистыми берёзами. Я часто бываю на её могиле, и это помогает мне отрешиться от суеты, не мутить болото своей болтовнёй и борьбой за лучшую жизнь и долю нашего народа. На могиле понимаешь всю тщету слов и пустопорожность суеты, метаний и этой самой борьбы, которая привела нас и не могла не привести к полному краху. Скоро слово никому не нужно будет совсем. И особенно слово тех, кто вырос на асфальте, в малогабаритном раю. Художники новых времён будут идти не от жизни, а всё от той же литературы, от зауми и беспочвенной выдумки. Их уже много, находящихся между небом и землёй, но ближе к ничейному пространству, а будет ещё больше, они выдоят до крови всё молоко, всю жидкость из великой литературы прошлого и станут перепевать друг друга, да и уже перепевают. Вот потому за всех, кто одержим творчеством, страшновато, и за девочку тоже...

Ну, храни её Господь! И дай вам Бог силы и разума помочь девочке в Жизни, а не запутать и погубить её. Чем я могу быть полезен? Кланяюсь, обнимаю, целую всех. Виктор Петрович