Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Живём мы, как всегда, в трудах и заботах, я, в основном, в Овсянке. Я дважды побывал в тайге, в Эвенкии и в Туве. В Эвенкию ездили вместе с Марьей Семёновной, на вертолёте нас забрасывали в глубь тайги, жили в охотничьей избушке. Погода маленько подгадила, но до дождей я всё-таки успел порыбачить, и тайги наслушались.

По приезде нас ждал ваш альбом! Ну и молодцы вы, бабы! Ну молодцы! Юмор вас не покинул даже в издательстве «Молодая гвардия», а что если б вас перевести в «Планету» иль в «Мысль»?! И подумать-то весело, чего бы вы с этой «Мыслью» сделали!!! Спасибо! Спасибо! Читатели поддерживают меня, и издатели, слава богу, в обиду не дают. Почта возросла, и какая почта! Живы мы, и народ наш жив!

Целую всех, обнимаю и благодарю! Ваш Виктор Петрович

7 сентября 1986 г.

(С.П.Залыгину)

Дорогой Сергей Павлович!

Надеюсь, ты уж прибыл из Дубултов в Москву и начал править миром? Я читал твоё интервью в «Литературке» и проникся серьёзностью твоих намерений, да и тонкий намёк понял. Сейчас я работаю над подготовкой исправленного и дополненного издания «Поклона» — написалось две новых главы. Глава эта — вполне самостоятельный рассказ, с некоторыми связями-ниточками со всем предыдущим материалом. Глава по объёму большая и вполне проходимая по цензуре. «Последний поклон», видимо, разделится на три книги, и работы с ним предстоит ещё много.

Хочу тебе сказать о том, чего раньше не говорил — не возникало надобности, — о своих давних, непростых отношениях с «Новым миром». Началось всё с того, что ещё в шестидесятые годы в этом журнале была отредактирована подборка моих рассказов, и заредактирована так, что я, живучи тогда в Перми, ещё нигде в толстых журналах не появлявшийся, вынужден был их снять. Рассказики, как я теперь понимаю, были не ахти и, может, даже лучше, что они не появились на свет. Из четырёх рассказов, снятых мною, я потом занялся лишь одним и сделал «Восьмой побег», а остальные просто напечатал на периферии и на том успокоился, никуда их более не включаю.

Но вот в прошлом году мне снова, но уже с трудом удалось вынуть из «Нового мира» рассказ — «Тельняшка с Тихого океана». Высокомерное отношение и очень «грамотная» редактура сделали рассказ таким, что под ним уже можно было ставить любую подпись, а я на любую не согласен и раньше был, теперь, на старости лет, тем более. Давление на меня я испытывал сначала, печатая в журнале своих дружков, в особенности такого чирка-трескунка, считающего себя гением из народа, как Витя Боков.

Обратил бы ты внимание и на вторую половину журнала, на критику и литературоведение — уж очень много там литературы снобистско-высокомерного толка не сумевших сделаться хотя бы средненькими прозаиков (им бы этого вполне хватило, чтоб считаться хорошими) и по этой причине принявшихся анализировать и препарировать современную литературу.

Проза в «Новом мире», как и прежде, заметнее, чем в других журналах, хотя и пестроты в неё и излишней трескотни, «злободневности» и просто словесного блуду многовато добавляют такие «проблемные» беллетристы, как В. Токарева и иже с нею.

Вот и все мои тебе «инструкции». Вполне допускаю, что всё это ты знаешь не хуже, а лучше меня, но тем не менее глас из народа, любящего тебя и желающего тебе добра и здоровья, в моём лице пущай прозвучит. Ношу ты взял на себя нелёгкую и в немолодые годы, взвалил ради нас же, никем так и не объединённых.

«Наш современник» оказался «нашим» до первого поворота, и тут же начал нас предавать направо и налево. По моему подсчету, Викулов употребил уже двенадцать редколлегий. За это время даже в такой текучей футбольной команде, как московский «Спартак», перебывало меньше народу. Но «Спартак» хоть одного игрока хорошего, Хидиятуллина, с извинениями вернул, а Викулов гонит, как сквозь солдатский строй, своих помощников и рядовых работников, и, думаю, в ранней смерти Юры Селезнёва он виноват в той же степени, что и советское КГБ, которое его ещё парнишкой-студентом запихивало в одиночку, и была та одиночка, видать, очень страшна, потому как и много лет спустя, он, Юра, вскакивал по ночам с криками ужаса. Я ночевал однажды в общежитии Литинститута в одной с ним комнате, был тому свидетелем и отпаивал его водой.

Ну вот, на этом про дела и кончу, поскольку ты катаешься по странам и континентам, а творишь за границей, то бишь в Латвии, я маленько и о Родине твоей напишу, чтоб напомнить тебе о ней и раздразнить её видами, авось вместо Запада покатишь в отпуск к нам, азиятам, на Восток.