Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Как видите, мы, русские, ещё не потеряли памяти, и мы всё ещё народ большой, и нас всё ещё мало убить, но надо и повалить.

Засим кланяюсь. И просвети Вашу душу всемилостивейший Бог!

За почерк прошения не прошу — война виновата.

12 октября 1986 г.

Овсянка

(В.Я.Курбатову)

Дорогой Валентин!

Пишу тебе прямо вдогонку. Как истопил печи и еду сварил, так и читать твою рукопись взялся.

Блистательно! Иного слова и не хочу искать — блистательно! Я лучше и вдохновенней ничего у тебя ещё не читал. Мо-ло-дец! [Речь о предисловии к собранию сочинений И. Мельникова- Печерского . — Сост.] Не зря ты самообразовывался. Остаётся лишь позавидовать хорошей завистью. И своё собственное невежество кажется малость окупившимся, когда пообщаешься с такими мужиками, как ты, да прочитаешь такое вот. Мне показалось даже, что за последние годы ты многое ещё и приобрёл. Наверное, тут и общение с духовенством сказалось. Только в словах не утони я имею в виду всё, что всуе сказано). Русским интеллигентам всё же свойственно «умственность» держать при себе и не любоваться ею даже в подпитии. Может быть, тебе ещё предстоит что-то пройти и до чего-то дойти.

Знания существуют не для того, чтобы побеждать, то есть давить невежество, а чтобы помочь отучиться от него, помочь прозреть, пробудить в человеке стремление к самоусовершенствованию, и ты это уловил, тонко уловил у Мельникова-Печерского.

Наверное, терпение старообрядцев есть высочайшая, нами так и не понятая степень культуры, внутренней их культуры. Уж очень часто мы, увидев невежество и невежественного человека, торопимся ткнуть в него пальцем и сказать слово «дурак»! А так как дураков кругом очень много (дураков, думающих о себе, что они умные), у нас, у «шибко умных», работы не убавляется и порой даже во сне рот не закрывается.

Я много вчера думал, ходил по вечерней Овсянке. Хорошо у меня на сердце было, хоть и получил очередную угрозу по почте, что приедут два грузина и зарэжут меня. Хорошо оттого, что вот не прошли даром наши «жертвы», недочитанное, недоученное, недодуманное, недобратое нами всё же кем-то добирается, люди не только дичают, но и образовываются.

А мне что уж, куда уж? Более 10 страниц и прочесть не могу. Разламывается голова. Не оправдание, конечно, да что же сказать, когда говорить нечего?! Я и не бичую себя особо-то. Из Чусового выбрался, сажу малость отряхнул с себя, продвинулся от полного невежества, злость и темь военную в себе преодолел за полжизни, пусть не всю и не до конца, а всё же...

Я это к тому, что в текст твой вмешиваться не стану, «помогать», то есть портить ничего не буду. Отошлю за твоей подписью и постараюсь издателей убедить, что так оно и лучше, правильней будет. Кроме того, узнав из планов об этом предисловии, Лиханов просит его в «Смену», и разреши мне его отправить туда. Текст я попрошу перепечатать, этот всё равно грязноват.

Ну, а мне и радости от чтения достаточно, и желания, возникшего после чтения, перечесть хоть одну книгу Мельникова-Печерского.

А тут ещё наши французов «обули» — 2:0 выиграли! И погода по-прежнему солнечна, суха, правда, ночью был крепкий морозец, но ты ж его ещё застал, сегодня ж только двенадцатое.

У Андрюши Поздеева, как отсюда «ослобонюсь», непременно побываю. «Картинки» Тойво Ряннеля посмотрел. Хо-хо-хо, тебе о Печерском было веселее писать. Не знаю, как я выкручусь тут. Может, опыт «Чусовского рабочего» пригодится? Такой страшный и «полезный» опыт!

Обнимаю тебя. Спасибо! Спасибо! Живи, работай, молись, у тебя все основания для этого есть. Твой Виктор Петрович

13 октября 1986 г.

Овсянка

(В.Г.Распутину)

Дорогой Валентин! Эти «братья» довели меня всё-таки до того, что я вынужден бросить работу и писать совсем непривычные моей руке «произведения», в совсем непривычные организации.

На всякий случай посылаю копию и тебе (копии от руки, Мария Семёновна ничего о них не знает, ибо она и без того едва жива после трёх похорон, последние в конце августа) — если ты будешь на пленуме и почувствуешь разнузданность и нужду в том, что надо «заступаться» за меня, сделай это ещё раз — выйди и прочти это письмо от моего имени, копию. Оригинал же наши ловкачи из родного Союза попробуют замолчать, «помирить» и т. д. Пришлют ещё и миротворца за казённый счет, который будет доказывать, что Михалков не проходимец.

Погода у нас до се так и стоит дивная, даже писать ничего не хочется.

Посылаю тебе книжку, где есть глава из «Поклона», посвященная тебе. По этике полагалось бы тебя спросить об этом. Но как-то разом взбрело мне на ум эту очень близкую нашему сибирскому сердцу притчу посвятить тебе, главное, что делал я это от всего сердца, даже и с какой-то братской нежностью. Старею, видно. Обнимаю тебя. Виктор Петрович