Виктор Астафьев - Нет мне ответа...Эпистолярный дневник 1952-2001

Очень угнетает кухня и почта. Нашёл бы домработницу, да Марья никого не потерпит в доме, кроме себя. А в столовку ходить не привычен и, вообще никуда не привык ходить. Домосед. Красноярцы в шоке — думали, я буду бродить по городу, выступать, встречаться с массами, колобродить, кушать в ресторанах и развлекать умственными разговорами вельмож, а он спрятался в лесах, притаился, навозит себе корма на неделю и скорее за стол?! Непонятно!

Ещё меня пока мало графоманов нашло, но рукописи всё же шлют. Ещё мало трещит телефон, и я знаю, что это всё временно, вот и тороплюсь хотя бы «Зрячий посох» закончить.

И читаю маленько, пусть и через силу, перенапрягая своё единственное глядело. Очень мне не понравился «Выбор» Бондарева. Какой слабый роман! Как он далёк от народа и его истинных нужд! А стиль какой высокомерный. И чем больше автор стремится выглядеть аристократом, тем более лезет наружу лоскутная, претенциозная провинция... Роман подтасовочный, недобрый. Где это было в русской литературе, чтоб мать не подошла ко гробу единственного (!) сына?! А уж вся война так дурно написана в книге, что покойный Курочкин изорвал бы в клочья журнал...

Галя! Ты пиши мне, когда охота. И не ропщи, если не отвечу. Сожалею, что тогда, у Васи, я был зело пьян, и шибко я пьяный-то матерщинник. Стыдно, а чё сделаешь?! Ничо не сделаешь. Попроси за меня извинения у жены Васи и попутно передай им обоим поклоны.

Обнимаю, целую тебя, на твоей Звёздной улице пусть горит свет гостеприимства, не угасая. Виктор Петрович

23 февраля 1981 г.

Красноярск

(адресат не установлен)

Дорогая Галя!

Позавчера ко мне прилетела Марья Семёновна, стало повеселей и посвободней со временем, а то быт съедал его, вот я и отписываю письма.

Зима идёт к концу, и всё уладилось — Марья Семёновна сменяла квартиру для дочери, устроила всех и сама более или менее в порядке явилась домой, но, конечно, до прежней Марьи Семёновны пока далеко. Я как увидел её идущую с самолёта, сердце упало — совсем усталый, больной и уже очень пожилой человек.

Я, как отпишу письма, так добью «Зрячий посох» и возьмусь за «затеси», романом уж не успеть до осени заняться. В начале марта, будем здоровы, поедем, точнее, полетим в Москву по делам, а там, может, и на юг спустимся, погреться. Зима у нас всё ещё сухая и морозная, я чувствую себя бодро, но из-за быта мало всё же поработал.

Ты хочешь на север? А всё же жаль будет, если потеряешь квартиру, она ей-богу, нынче дороже всяких капиталов.

В Ленинграде 2 января умер наш командир дивизиона, и все мы, его бойцы бывшие, ринулись было на похороны и ни один не попал, была нелётная погода. Убывают наши ряды, и ничего с этим не поделаешь!

Сегодня день Красной Армии, идём с Марьей Семёновной на торжественное, а так как я собираюсь слетать ещё и на Ангару, то заранее поздравляю тебя с женским днём и желаю всего, чего желают хорошим людям, И сверх того подольше сохранить всё, что надо женщине, и побольше сил для жизни и труда. Кланяемся, целуем, я и Марья. В. Астафьев

7 мая 1981 г.

Красноярск

(Л.и Р.Балакшиным)

Дорогие Люда! Роберт!

С праздниками прошедшими Вас и детей. Я и праздниками работал, даже первого мая. Завален почтой и рецензиями, до себя уж руки не доходят и потому пашу на себя, когда болею.

Твоя рукопись благополучно лежит у меня. Как только ее где-то одобрят, тут же и напишу предисловие. Будем ждать.

Но никогда, никогда и никому, особенно в издательства и журналы, не посылай недоделанных рукописей — это последние инстанции на пути реализации продукции писателя, и тут рассуждение одно: годно — не годно, подходит — не подходит.

Возиться с сырыми, недоделанными рукописями никто не будет, они как дети, должны быть полностью сделанными и выпушенными на свет родителями, а ты зачем-то послал в журнал недоделанный рассказ. Зачем? Ты что, худо себе представляешь, сколько там разбирается и читается рукописей? И если ты надеешься, что кто-то там сядет и за тебя допишет, то зря — они и сами пишут много. Им не до тебя.

Всё-таки сколь я тебя ни пилил, сколь ни вынимал из тебя чувство безалаберности и некой вольной самодеятельности, всё ещё в тебе бродит литературный мальчик, а надо становиться профессионалом и по-взрослому, профессионально относиться к литературному труду, иначе ничего не получится, так и проболтаешься возле литературы, забавляя себя писчебумажной работой.

За окопный немецкий фольклор огромное спасибо — это очень и очень мне кстати.