Они прошли через сени и кухню в комнату, приоткрыли дверь, в лавке никого не было, и они вышли.
Андрей Степанович насыпал им на прилавок мелких сушек.
— Погрызите. Что, ничего не подобрали?
— Завтра зайдём, — сказал Плетнёв. — Юноше вот надо…
В лавку вошёл старенький мужичок в новых, белых лаптях.
— Тоже мне покупатели, — проворчал Деренков и убрал с прилавка сушки. — Порылись, а ничего не взяли. Что угодно, дедушка? Гостинцев внучатам?
За стариком вошла в лавку женщина, за женщиной — девочка.
— Айда, — сказал Плетнёв. — Айда на Воскресенскую.
Около университета, у белых его колонн, уже толпились студенты. Некоторые из них были в фуражках, форменных куртках и ботинках, другие (старшие, поступившие ещё до нового университетского устава) — в широкополых шляпах и: высоких сапогах.
Плетнёв, сразу втиснувшись в кучку, здоровался с друзьями, кому-то тряс руку, кого-то трепал по плечу, с кем-то обнимался. Ягодкин тоже нашёл знакомых. А Николай остался один, и ему стало неловко, лишнему возле этой галдящей, смеющейся дружной компании. Но Плетнёв скоро вернулся к нему.
— Гурий, — сказал Федосеев, — а Чирикова здесь нет?
— Евгения Чирикова? Поэта? — Плетнёв осмотрелся. — Вот он, на крыльце.
На крыльце у колонны стояли трое, но Николай догадался, что Чириков — вон тот, без шляпы, длинноволосый, тонколицый.
— Слышал о нём? — спросил Гурий.
— Слышал. И стихи читал. В «Волжском вестнике».
— А рассказ? Тоже в газете был напечатан.
— Читал и рассказ, не понравился. Слезливый. Но автор, кажется, талантлив, когда-нибудь станет настоящим писателем.
— Познакомить?
— Нет, сам подойду.
— Давай, давай. Ты с ними смелее, ребята хорошие.
Николай подошёл к крыльцу и отозвал Чирикова в сторону.
— С вами говорил мой товарищ, Волков. Насчёт каталога.
— Да, да, приходил ваш товарищ. Вы Федосеев?
— Да, Федосеев.
— У вас что, кружок?
— Нет, мы хотим подобрать библиотеку.
— Ничем не могу помочь. Я же советовал вашему товарищу обратиться к Мотовилову. Это студент ветеринарного института.
— Товарищ говорил с ним.
— И что же?
— Мотовилов хочет встретиться лично со мной.
— А вы его опасаетесь? Не опасайтесь, это надёжный человек, и он вам будет полезен.
— Хорошо, поговорим с ним.
— На меня не обижаетесь?
— Нет, что вы!
— Не обижайтесь. — Чириков пожал ему руку л поспешил к своим друзьям.
Николай опять оказался один.
От компании отделился и направился к нему студент в широкополой шляпе. Он не остановился и, проходя мимо, быстро, негромко проговорил:
— Завтра в полночь, место то же, где весной, только в саду.
Николай не совсем понял студента. Что значит «место то же»? Весной приходилось бывать во многих местах. Этот студент, кажется, из кружка Березина.
Да, наверно, березинец. В апреле один из березинских кружков собирался у Арского поля, за духовной академией. Значит, и завтра там же. «В саду». Во флигеле, наверно. Что же, надо будет сходить.
Он влез в тёмное окно, на кого-то наткнулся и попросил посветить. Вспыхнула спичка, и он увидел людей, знакомых и незнакомых, сидящих у стен на скамьях и прямо на полу, среди них оказались и Ягодкин, и вчерашний студент-вестовой. Спичка погасла, кто-то услужливо зажёг вторую. Николай стал искать глазами места. Скамьи, нет, доски, положенные на ящики, были уже заняты, и он сел на подоконник.
Почему никакой мебели? — сказал кто-то в темноте.
— Зачем она здесь? Дом-то пустой.
— Неужели не могли найти жилого?
— Пустой надёжнее.
— Кого ждём?
— Лаврова нет.
— Давайте начинать.
— Подождём.
Послышался стук. Человек, сидевший у окна, оттолкнул ставень.
— Кто?
— От Якова.
— Влезайте.
В окно влезли двое. Их осветили спичкой. Один по-свойски втиснулся в ряд сидевших, другой, молодой здоровый парень, растерянно стоял посреди комнаты. Это был Пешков. Николай видел его однажды у Деренкова, который много рассказывал о странном своём булочнике.
— Все? — спросил кто-то.
— Да, все.
Занавесили окна, чтобы ставни не просвечивали. Зажгли лампу, поставили её в угол на высокий ящик. Пешков шагнул к стене и опустился на корточки около Николая. К ящику, на котором горела лампа, подошёл бородатый человек. Он вынул из внутреннего кармана сложенную вдвое книжечку.
— «Наши разногласия», — сказал он. — Брошюра Бельтова, то есть Георгия Плеханова.
— Знаем! — крикнул кто-то из тёмного угла.
Бородач начал читать. Читал он отчётливо, громко, и сначала слушали его внимательно, но вскоре поднялся шум, беспорядочный говор.
Читать дальше