Валерий Перевозчиков - Правда смертного часа. Посмертная судьба.

— А кроме того, они оказывали нравственное воздействие на общество…

— Да, и эту давящую тяжесть им просто трудно было выдержать. Ведь нравственность— это не индульгенция на безгрешность, а прежде всего груз, тяжкий груз. Нравственным можно стать только одним способом — взвалив на себя чужие грехи, чужую трусость, низость, глупость. Это Высоцкий сделал с особенной смелостью, с особым риском, — вот в этом его нравственное воздействие. Потому что поучать: не будьте плохими, а будьте хорошими, — это может любой. А петь от имени плохих, да еще так, чтобы люди думали, что сам Высоцкий такой… Чтобы люди, слушая эти песни, становились лучше, становились людьми— это трудное воздействие. У Высоцкого это — от способности к перевоплощению, от огромного интереса к людям, к жизни, чего, к сожалению, у нынешней культурной поэзии нет.

На факультете журналистики МГУ я читаю спецкурс, который называется «Окуджава, Высоцкий, Галич— поэзия и время». Я очень рад, что молодые люди, которые, может быть, не слушают, но читают этих поэтов — высказывают о них необыкновенно свежие суждения. Поэтому все разговоры, что популярность их отошла, мне представляются пустыми… Отошла, но не более, чем популярность Пушкина, Блока, Мандельштама.

— Вы бываете за рубежом. А помнят ли там Высоцкого?

— Совсем недавно в Норвегии был такой семинар «Андрей Тарковский и Владимир Высоцкий» — вот такое сближение. Норвежцы, в основном, говорили о Тарковском, а сопоставление этих фигур пришлось проделать мне. Потом я прочитал несколько лекций на эту тему. Биографических контактов было немного— вы это хорошо знаете, — но само соотношение Тарковского и Высоцкого оказалось очень интересным и важным.

Не везде понимают Высоцкого — очень труден перевод, — но интерес к нему есть. Этой весной я еду во Францию в город Экс ан Прованс, в течение семестра буду читать там два курса. Первый— это Пушкин, которого я очень люблю, и второй, что мне чрезвычайно приятно, — это «Высоцкий, Окуджава и Галич».

В общем, я думаю, что у Высоцкого хорошее международное будущее, потому что ему есть, что сказать людям.

Да, искра Божия, небесный дар, но и поручение. А еще внутренняя потребность, от которой никуда не денешься, — траты и утраты.

Когда библейский пророк замолчал, то пламень стал сжигать его изнутри… Натан Эйдельман рассказывал историю тайного заключенного Петропавловской крепости, прорицателя монаха Авеля, предсказания которого неизменно сбывались. Авель говорил: «Хоть раз совру — свой дар утрачу».

Но дар — не только трата (кстати, Высоцкий любил слово «тратиться»), это еще и «высокая болезнь» — вдохновение. Восторг поэта, повторившего акт творения. «Стихотворение гения — живое существо» (В. Гордеев). В этом восторге поэта, вероятно, и заключена его высшая награда: «Ай, да Пушкин! Ай, да сукин сын!» — завещание всех гениальных поэтов.

В завещании Владимира Высоцкого есть трагическая строка — это около двух лет жизнь в аду. «Остро чувствовалось дыхание смерти, сил уже не хватало. Нужны были допинги, и они нашлись, вначале в виде алкоголя, а впоследствии и наркотиков» (Е. Канчуков).

Напомню мысль А. А. Ахматовой, что поэта без трагедии не бывает… Трагедия, когда искру Божию приходится добывать подручными средствами. Ю. Нагибин в своем знаменитом дневнике пишет о другой стороне этой трагедии, имея в виду наркоманию Галича и Высоцкого: «Это их не ослабляло, а усиливало в той борьбе, которая вела против них всесильная власть. У власти была одна цель: заткнуть им рты, а они пели, пели вопреки всему… И казалось, хряк победил: сжевал Высоцкого, а Галича отринул в изгнанничество и гибель. Ан, нет, песни остались, победа за певцами».

В эти последние два года Высоцким, очевидно, двигала «энергия отчаяния» — то внятная близость смерти, то надежда на чудо.

По мысли Рильке, для героя, как и для творца, смерть позади, впереди— вечность. «Не родился, не умер— побывал на земле…» И в этом узком промежутке между двумя вечностями Высоцкий успел сделать очень много. Жизнь Высоцкого — пример невероятного взлета и пример строительства самого себя, своей личности, своей судьбы.