Валерий Перевозчиков - Правда смертного часа. Посмертная судьба.

— Почему именно в Театре на Таганке возник такой уникальный художественный совет?

— Я думаю, потому, что Таганка была легальной возможностью собираться таким людям. И главная заслуга в этом, конечно, Юрия Петровича Любимова. Он дружил с Андреем Дмитриевичем Сахаровым, который часто бывал на наших заседаниях. Впервые я познакомился с ним именно на Таганке.

— И даже работники международного отдела ЦК КПСС входили в состав худсовета…

— Международный отдел ЦК в то время считался гнездом «ревизионизма». Состав его тоже был уникальным. Большинство прошло школу журнала «Проблемы мира и социализма». Попадали в редакцию такими монолитными «булыжниками пролетариата», а там нас «отгранивали». Потому что в Праге (где располагалась редакция журнала) мы встречались с другими точками зрения и на мир, и на социализм. С этими точками зрения нам приходилось считаться, что как-то нас формировало. Было тогда такое выражение, пущенное, по-моему, членом Политбюро ЦК КПСС Демичевым: «пражский хвост». Через этот журнал прошли Арбатов, Загладев, Делюсин, Шахназаров, Черняев — будущий помощник Горбачева…Они очень много делали, чтобы пробить спектакли Таганки.

Лев Петрович Делюсин — очень интересный человек, заведовал тогда Институтом восточной культуры и брал к себе людей, которых отовсюду гнали. Один из самых близких друзей Юрия Любимова, и с Высоцким у него были хорошие отношения. Володя же обладал огромным тактом, интеллигентностью, не знаю— врожденной или выработанной. Он всегда умел держать почтительную дистанцию. В те времена у нас с Высоцким была разница в восемь лет, и тогда она казалась очень большой. А когда речь шла о Делюсине, Володя буквально теплел. Пожалуй, более надежного, более преданного Таганке человека просто не было.

— Однажды вы назвали Высоцкого своим младшим учителем. Почему?

— Я вообще очень счастливый человек. Старшие друзья — Солженицын, Сахаров, Лидия Корнеевна Чуковская — только недавно она ушла из жизни… Лидия Корнеевна— человек прежде всего гениальной нравственности и страстный ревнитель классического русского языка. Боря Можаев, Юра Любимов…

А младшие, — на первом месте, конечно, Володя. Я в полном смысле этого слова считаю себя его учеником. Равно, как и Толю Якобсона. Поэт, переводчик, критик первоклассный, он уехал за границу, и там покончил с собой. И я был в таком перекрестье: и сверху— лучи, и снизу (здесь я имею в виду только возраст). И вот, когда свои «аккумуляторы» садились, всегда можно было «подзарядиться» от этих людей. Тут трудно было, даже невозможно поступить дурно, шло такое своеобразное соревнование — кто чище, умнее, смелее.

— А ваше личное знакомство с Высоцким, когда оно началось?

— Это был 1964 год. Я приехал из Праги в отпуск. И мы с моим другом шатались по театрам. Пошли на «Марию Стюарт» во МХАТ — это был абсолютно «нафталиновый» спектакль. И вдруг Камил Икрамов, тоже один из моих друзей, узнав, по каким театрам мы ходим, взорвался и сказал: «А вы были на Таганке?» А мы про Таганку и не слышали. Пошли туда— и это действительно оказалось чудом. Хотя до полного разворота, расцвета Таганки было еще далеко. Шли только «Десять дней, которые потрясли мир» и «Добрый человек из Сезуана». После спектакля Юрий Петрович пригласил нас к себе. И я запомнил такую сцену: спектакль уже закончился, а Володя где-то в коридоре пел. Просто так, для себя — как певчая птица. А потом начались чудеса… Очень часто у Любимова, у Левиной (она работала тогда завлитом театра), на чьих-то днях рождения Володя нас радовал песнями, что называется, «с горячей сковородки» — только что написанными. А дальше самое счастливое время общения с ним— это работа над «Преступлением и наказанием». (В Театре на Таганке был поставлен спектакль «Преступление и наказание» — инсценировка Ю. Ф. Карякина. — В.П.)

Это был 1978 год. Володя уже откалывал свои «номера»— он уехал куда-то, по-моему, в Америку, и уехал полулегально. Никому ничего не сказал и махнул в Америку. А уже остается месяца два до премьеры. Ну, теперь-то я знаю — после вашей «Правды смертного часа» — чего ему это стоило и физически, и духовно. У меня тогда и подозрения не было… И, к сожалению или к счастью, я сам тогда принимал участие в «бражничестве».

Володя вернулся, приехал ко мне, и там произошла забавная история. Это был такой большой девятиэтажный дом, окруженный пятиэтажками. У нас и еще у кого-то были машины, три-четыре машины стояли у дома. И пацаны из пятиэтажек регулярно прокалывали нам шины. Помните, у Володи есть такая «Песня автозавистника»? Систематически прокалывали шины. Вдруг приезжает Высоцкий, уже на «Мерседесе», а я его встречаю. Сам Высоцкий— на «Мерседесе»! Ну, пацаны окружили нас… А потом их атаман дал приказ: «Этому не прокалывать!» И мне перестали прокалывать шины. Я Володе говорю: «Ты знаешь, сколько денег мне сэкономил?» А он: «Платите проценты».